Его невозможно было оставить. И остановить.

Он бил как заправский кикбоксер. Захват шеи. Удар коленом в живот, потом в голову. Еще никто не выходил из этого захвата. Удар! Еще удар! Зубы крошатся о колено. Противник падает на асфальт.

Он хотел ударить его еще раз, но остановился.

…Ведь мы не хотим никого убивать. Никогда. Потому как наслышаны. Или хотя бы видели такое. Не в фильмах, но может быть во снах или наяву…

Он не ударил. Мы подняли его с земли и противника. Противник не сопротивлялся. Он был обескуражен и напуган. Он не знал как быть с этим разъяренным человеком. Не осталось никаких аргументов. Была только смерть от раскрошенного черепа или жизнь со злобой на всех, кто не говорил на его языке.

Было страшно и больно. Но не так, как тому, кто лежал на асфальте. Было страшно и больно терять что-то главное.



20
Май 05

* * *

  Zhik, город Маскав

— Да-а, — протянул Верховцев и выпустил приличный клуб дыма. Верховцев никогда не курил обыкновенные сигареты. Он покупал настоящий дорогой табак и делал самокрутки, аккуратно свернув кончик пожелтевшей курительной бумаги. И это его «да-а», было словом, которое подходило ко всем случаям на свете. Когда Верховцев говорил это свое любимое совечко-фразу, всегда продолжительно, будто он все знает и сейчас разъяснит всю ситуацию остальным невеждам, все понимали, что он хотел выразить.

Игорь крутанул одной рукой барабан стального французского револьвера, что-то щелкнуло, и барабан выкатился наружу, показав маленькие кругляшки своего патронташа. И обстановка была при этом какая-то непринужденная, даже совсем веселая, что так и хотелось рассмеяться и сказать: «Да ну, глупость какая! Поесть бы чего, с утра крошки во рту не держал».

— Теперь твоя очередь. — Сказал Смолин. — Мы уже сыграли, теперь ты.

«Сыграли». Что это значит, сыграли. Они что здесь в игрушки играют? Так, твой ход, твоя очередь – кидай кубики. Как все просто оказывается. Кидай кубики, если выпадет куш — получишь приличный выигрыш. И все уставились на меня, как бы подыгрывая: ну что же ты испугался, черт? Это, ведь так просто! Чет или нечет. Подумаешь, что тут такого?

Игорь закончил свои ловкие манипуляции и так тихо, даже чуть шепотом сказал-осведомился:

— Так… Полная ставка, да? — И не дождавшись ответа, собрал 5 патронов в кучку и спокойно начал заряжать барабан. Делал он это с таким хладнокровием, как будто точно знал, что сейчас, именно в эту минуту, пистолет должен выстрелить, а в кого именно — это совершенно не имеет никакого значения.

Знал я этот револьвер. Старый французский и патроны к нему 38 калибра. Вот Верховцев-то знает его как свои пять пальцев: не даром когда-то в Африке политическую обстановку менял. Быть может, даже, и под подушкой эту штуковину держал всегда, а теперь вон стоит и даже не протягивает свое  «да-а».

Стар был полковник Верховцев. Быть может не по годам стар, или просто отчаялся. А теперь вот сидит здесь на Чаунской Губе, доживает свою тихую спокойную жизнь на острове Айон, что в Восточно-Сибирском море. Ну а эти-то что? Совсем сдурели в этом холоде. А я вообще, что среди них делаю? Ну и холодно здесь, черт! И ехал я сюда, прямо как в песне поется: «А я еду, а я еду за туманом. За туманом и за запахом тайги».

Хорошо это иногда проветриться — бросить все к чертовой матери и уехать очень далеко. Далеко так, что даже вообразить страшно, где это находится. Так и я — бросил все к чертям и уехал на Чукотку, где нет ни презренных интриг и всей этой нескладности. Начинай новую жизнь в другом мире, где ты пока еще чужой. А приехав в Певек все не переставал удивляться, как в аэропорту, при средней температуре -35 могут летать самолеты. Самолеты и вправду летали, и люди здесь жили. И не знали они больших городов и великих возможностей столицы. А быть может, и не хотели вовсе, или были такие же, как и я уставшие от всего и готовые рваться хоть на луну, лишь бы не видеть все эти угрюмые лица.

Замечательный в Певеке аэропорт! Работает круглосуточно и всегда со сбоями: никогда не знаешь, что может выкинуть погодка. Самолеты прилетают с интервалами лишь в несколько минут и не разглядишь среди них обыкновенный пассажирский. Нет, они несомненно есть. Но так мало людей стремятся попасть в отдаленную часть большой империи. Все чаще «Русланы» и громаднейших размеров «АНы», доставляющее продовольствие и оборудование научно-исследовательским станциям. А станции эти тихо плавают в островках маленьких микромирков, изучая бактерии и их условия жизни.

И на одной такой станции на острове Айон меня радушно встретила веселая девушка Лена. И никогда она не мечтала стать известной актрисой или звездой телеэкрана на московских подмостках, раз находилась здесь. Она-то ведь хорошо знала, что счастье заключается не в твоем положении и больших возможностях. Знала, наверное, главное в жизни — смотрела по ночам в темное арктическое небо и видела тихо пролетающие звездочки, и загадывала… Загадывала самое сокровенное, что было на душе, то что нельзя никому сказать и лишь только очень близкому можно было тихонько шепнуть на ушко. И от этой ее веселости и неподложной грусти и знания что же такое счастье, она была так трогательно прекрасна, что хотелось ее поцеловать. Как было бы хорошо жениться на ней и также спокойно смотреть вдвоем на падающие звезды и шептать в ее маленькое красивое ушко, о том, что и я теперь знаю ее сокровенное и счастлив от этого.

— Ну что ты стоишь?! Играешь или нет?! — переспросил сердито Игорь.
— А какая ставка? — Проябедничал я, еще не совсем хорошо представляя сложившуюся ситуацию.
— Ставка? Жизнь, наверное. — Усмехнулся он. — Ты только не волнуйся, здесь волноваться совсем ни к чему.
— Вы что сдурели здесь все от холода что ли? Это же самоубийство. Не-ет, — передразнил я Верховцева, — я еще пожить хочу. — И посмотрел на них. Игорь даже не дернулся. Он-то уж был наверняка смелым человеком, раз не бросал слова на ветер.

Я стоял ошарашенный посреди комнаты и уставился на всех троих. Французский револьвер уже смирно лежал на столе.

— Давай, давай, — подбадривали они меня, — у тебя есть огромнейший шанс доказать самому себе, то что ты никогда не смог бы доказать. И поймешь ты все то, что никому больше не удастся.

«Да-а», услышал я стон Верховцева, что должно было значить: ну вот, неужели слабак. Бери и кидай свои кубики — твоя ведь очередь. Мы уже сделали ход.

Игорь протянул пистолет Смолину а тот, в сою очередь, вложил его мне в руки. И взял я его не понимая что это такое, как берут случайную вещицу всего лишь на мгновение. А пистолет был холодный, вероятно оставшийся еще со старых времен. Или принадлежал он как раз полковнику Верховцеву, который держал его в далекой Африке под подушкой.

— Ну так как? Играешь? Нет? — Все с тем же упорством настаивал Смолин. — Твоя очередь. Мы ведь уже сыграли.
— Ну и дела! Черти! Вот ведь психи-то! — а щека начала дрожать и выступил холодный пот. Я дрожал и чувствовал эту дрожь каждой жилкой всего тела.
— Ты понимаешь в чем дело, Стас, мы ведь тебя не заставляем этого всего делать и быть в игре. Просто, как бы тебе все это объяснить… У каждого человека бывает такая точка в жизни. Очень важная точка, понимаешь… И все здесь, возможно спятили… даже Игорь. Хотя этот-то уже давно. Но тут такая штука… Вот она точка, которой ты боишься. Верней даже не точки, а неизвестности, которая будет дальше.

И прав он был. Чертовски прав! Всю свою жизнь был трусом, просто никому не показывал этого. А здесь ведь все по другому. И угораздило же меня сюда забраться! А теперь вот стою и боюсь, как ребенок в ожидании своей очереди на укол. Конечно, можно и отказаться от этой дьявольской игры и отправить всех к чертям. Но ведь тогда… Тогда я всю свою никчемную жизнь, я буду считать себя еще большим трусом. И потом, уже никогда не смогу смотреть спокойно в глаза Верховцеву или Смолину — мне всегда будет казаться, что они сейчас же рассмеются и вся моя кровь наполнится стыдом за самого себя.

Верховцев лишь тихо налил в стакан спирту и протянул мне, сухо сказав:

— На-ка, прими для храбрости, что ли. — И сделав серьезным лицо, проговорил, — И пойми, Стас, жизнь коротка. Нужно успеть сделать что-то главное.
— А может и правда все пусть летит? А? Ладно, — и залпом выпил стакан.

Спирт тихо прокатил по желудку, и вокруг стало очень тепло и вовсе не так страшно, как казалось раньше. Голова начала немного качаться, и я подумал, не все ли равно, а? Двум смертям не бывать — на одну наплевать. А как по другому? «Жизнь коротка, Стас…». Время летит очень долго, нудно, что придется задуматься, зачем же все это существует.

Я взял пистолет. Немного подержал в руке и тихо крутанул барабан. Полная ставка. Это как? В магазине 6 патронов, а Игорь вставил только 5. Значит, остается одно место. Всего лишь одно. Но оно главное — призовое. А впрочем…да какая разница? Потом аккуратно поднес к голове и зажмурил глаза. Дуло приятно холодит висок, а кровь тихо наливается ожиданием. И чувствуется, что вот он, этот главный момент. Последний момент, в чем-то даже ответственный, а в голову не лезет ни одной мысли. И вспоминать всю прошлую жизнь не хочется, пусть все останется как есть.

И дрожал я весь. Может от холода, а может и от спирта, а палец не хотел нащупывать курок. Потому что знал он, что расстояние от плоти до курка равняется вечности. Давай-ка, попробуй прыгнуть в бесконечность! Долго я так стоял, пока ждал решимости, и поняв, что она никогда не придет, резко отпустил палец — тихий щелчок…

* * *

Кругом только тишина. Нет ничего вокруг, и никогда не было. Ни боли, ни мыслей — ничего, кромешная темнота и пустота, перешедшая грани ожидания…

Тикают ходики на стене, и я понимаю. Понимаю, что все еще жив. Ха! Счастливый случай. Я жив!!! Открываю глаза и не могу поверить. Я еще никогда не любил жизнь так, как сейчас…



20
Май 05

Viva indifference! (MOLOKO mood)

  Debeerz, город Душанбе

You’re my last breathe
You’re a breathe of fresh air to me
Hi, I’m empty
So tell me you care for me

If all the statues in the world
Would turn to flesh with teeth of pearl
Would they be kind enough to comfort me
The setting sun is set in stone
And it remains for me alone
To carve my own and set it free

You’re the first thing
And the last thing on my mind
In your arms I feel
Sunshine

Somebody tell me
How could there be nobody
Nobody to love me
And this life is so empty
There’s nobody to love me

Just to live a lifetime
In the space of a lifetime
Well it’s the hardest thing to do
But there’ll be nothing after you

Blow by blow
Kill me slow
Blow by blow
What a way to go

You didn’t mean those things you said

You didn’t mean those things



19
Май 05

До последнего…

  Zhik, город Маскав

«Раунд 3», вскрикивает судья над ухом. И это его громогласное уже не чувствуешь, потому как в глазах начинает двоиться и возгласы будто в полутемной дреме. Думаешь, как бы вовремя поставить блок и задеть прямым ударов в глаз. Ах как жаль, что боксерские перчатки мешают прочувствовать кулаку этот удар. Победоносный, которым свалишь ты этого здоровяка в нокдаун.

Знаю, что он затевает: хочет поддеть хуком и взять реванш, но не тут-то было. Удар! Еще удар! В грудь, по уху. Ай, да промах! Я получил хуком в челюсть. И все поплыло в глазах — потолок, белый стены, веревки ринга. Все смешалось в один единый клубок и начало танцевать, как у пьяного. Падаешь, облокачиваясь об стойку и уже ничего вокруг не существует, только твое унизительное поражение.

«…5, 4, 3…», орет лысоватый судья над головой. И не цифры он выкрикивает, а твое поражение. Да и слышать ты его перестаешь. Господи, да ведь это и не человек-противник, это твой страх, твоя воля, которую ты не хочешь перебороть. Сейчас, подождите, я полежу и буду как новенький. Но нельзя лежать, никто тебя жалеть не будет и правильно.

Нет! Я прищучу тебя, гада — гнусный страх. Дерись! До конца! Пан или пропал! Сейчас или никогда! Из последних сил, а он дурак, расслабился: наслаждается победой. И рывком, тем заветным прямым ударом, скомкав в кулаке всю жестокость. Кто же теперь из нас падает? Бесполезны крики пожилого судьи — играй по своим правилам. Да ведь ты же стоишь! Ты же устоял, а он лежачий.

Только так — до конца! До последнего вздоха! Пан или пропал! Это страх твой побежденный лежит. До последнего крика! До последнего…



19
Май 05

Выход есть!

  Zhik, город Маскав

Никогда не мог предположить, как можно читать в метро. Ну как это так: стоишь в куче спрессованных людей с дурацкой книжкой детектива в руках и ничего вокруг себя не замечаешь. Машинально отходишь в сторону, когда сумасшедшая толпа начнет прорываться к выходу, будто это последний выход в жизни. Я ошибся — стальной механизм подземного города всучил в руки теперь уже и мне книгу. А после, заходя в шумный зал вагона, подмечаешь, что ехать еще минут 20 и как жаль, что нечем скоротать все это идиотское время.

За два года я прочитал ну уж очень удивительное количество книг. И книга читается как-то быстро, непринужденно со стальной хваткой. Можно четко уловить мысль и идти даже по эскалатору не падая и не спотыкаясь. И уж потом, в спокойной обстановке беря в руки книгу с ужасом думаешь, во что же ты превратился. Черт бы побрал эту подземку со всеми ее премудростями электрической жизни.

Метро. Я и слово-то такое раньше знал только по книгам и телевидению. Громаднейший подземный город с тысячами перегонов и путей. Со своими страхами, неожиданностями и полнотой мишуры. Где-то там, в глубинах неизведанных туннелей и дорог течет Неглинка, а вот там можно найти какой-нибудь клад. А вот еще есть «Метро-2» — скрытая ветка недоступных рельсов со специальными вагонами.

Подземка прекрасна лишь до тех пор, пока ты слышишь о ее таинствах в кино или по радио. И когда начинаешь вариться в этой перемалывающей мясорубке, проходя по бетонным перекрытиям сталинских конструкций-произведений невольно замечаешь плакат с красивой девушкой указывающей на поверхность и гласящий, что «Выход есть!», думаешь, а может, все таки… Выход-то всегда должен быть! Его не может не быть — он есть!..



19
Май 05

Проиграл

  Debeerz, город Душанбе

Случилось, чего так сильно боялся. Даже не думал, что будет так больно и как-то страшно-несправедливо-глупо. Раньше я недооценивал силу слов. А оказывается в них есть сила, ты была неправа, несестра! Сила в них разрушительная. И от них мир и все твоя жизнь всерьез разваливаются на куски прямо на твоих глазах.

И красота ускользает. Нет, краски не меркнут, но пятна появляются. И не только в окружающем, но и внутри. Как рак, поражая каждую клетку, пятна превращаются в большие дыры.

Заряжай барабан! Я тоже в игре! Мне не повредит еще одна дырка. Такая аккуратненькая с одной стороны, с кровавыми серовато-багровыми лоскутами с другой. И пусть все говорят, что пройдет, я точно знаю, что не пройдет. Такое не проходит.



17
Май 05

Чья возьмет?.

  Zhik, город Маскав

Я заметил одну странную особенность: за какое бы дело не взялся, заранее предвидя блестящее окончание, оно никогда не получится так, как нужно. Скорее не получится вовсе. Как будто назло совершает круг незаконченности, чтобы доказать что я не могу все предвидеть и решить заранее. Случай как бы посмеивается, так ласково говоря: не-е-т, друг ты мой ситный, думаешь самый умный? Посмотрим, чья возьмет.

И лишь только если не предвидеть ничего вообще или знать заранее отвратительный исход, дело может перевернуться противоположностью. Так оно тоже старается поиздеваться надо мной. И в конце я не вытерпливаю — бросаюсь, начинаю ругаться и доказывать кому-то: «ну хочешь поиграть? ну давай, давай, заряжай барабан! я играю!».

А азарт уже берет свой закономерный верх. Пусть даже и ночь на дворе, но пока не докажу, что прав я — это я здесь устанавливаю авторитарные порядки, а не какие-то дурацкие случаи, перегруппировываюсь и берусь за дело со стальной хваткой. Пусть не получается и второй и третий — ему же хуже. Так давай посмотрим, чья возьмет



17
Май 05

Чеховские герои

  Debeerz, город Душанбе

А ведь, можно было бы, не задумываясь. Просто махнув рукой. Или, наоборот, с «прагматизмом». Жить так, как все. Как все, встречаясь и разбегаясь.

Но требовательность. Черт бы ее побрал. И вот ты стоишь и смотришь на нее, а она как бы смотрит в даль, будто ждет кого-то, но, в то же самое время, изредка бросает свой взгляд на тебя. Но глазами ты с ней не встречаешься.

И друзья тебе говорят, что после нескольких разговоров с ней, ты поймешь, что она «не то». Но вот сейчас, ты сидишь и чего-то тебе не хватает. Нельзя сказать, что скучаешь, но как-то не по себе.

И думаешь, что даже смог бы ей так сильно понравиться, ну, в идеале, вдруг, так понравиться, что она станет другой. «Той». Станет для тебя. Будет той, с которой тебе будет нравиться общаться, говорить ей ласковые и такие нужные слова, смотреть в ее глаза, держать за руку, шутить для нее и видеть ее улыбку.

Но «чеховские герои» предпочитают страдать и выпестовывать в себе отношение к женщине, используя давно уже устаревшие рамки и формулы красоты, не отдаваясь на откуп своим желаниям.



17
Май 05

Как музыка

  Debeerz, город Душанбе

Только как музыка. То взрываясь, то затухая. Импульсами. И вокруг все пульсирует с тобой, а ты несешься сквозь время и расстояние. Рождаешь вибрации.

Неделю назад, слушая Рахманинова в исполнении Шкарупы, я думал о том, как быстро и повсеместно разносится звук по залу театра оперы и балета.

А над сценой висит Орден Ленина. И никто не отменял его. Пусть изменились произносимые под ним речи, но ведь он-то не изменился. И ни у кого не поднялась рука сорвать его!

А звук несся. И если бы не было звуконепроницаемых стен, то он бы вылился на улицу, заколыхал бы ветви чинар и каштанов, вывел кривые фонтана в правильные и красивые узоры, заставил бы всех улыбнуться.

Только как музыка. Рождая положительные вибрации. Проносясь сквозь время и расстояние. Пульсируя вместе с миром, то взрываясь, то затухая.
Только так и возможно жить.



16
Май 05

Я назову тобой дорогу

  Zhik, город Маскав

Май дошел до своей законченной половины. Такой весны я не видел еще никогда, однажды назвав ее «ядерной» я оказался прав. Дождь, застав врасплох, не отходя застыл и оставил горькое чувство незаконченности. За почти трехлетний срок, я должен был привыкнуть к обыкновению настоящей погоды и привык бы если бы не вспомнил о бессоннице. Той самой — томительной неприступной, как скала, переделывающей уклад обыкновению ложиться спать в 12.

И во всей этой страшной суматохе страстей, обид и прочей житейской суеты ни на миг не покидает страдальческая мысль: а может у нее уже есть «тот самый» мальчик? И ходят они вместе с ним в кино, а по вечерам сидят в кафе и обсуждают ничего незначащие глупости.

И тогда становится страшно. Невозможность закрыть веки и приободрившись забыться обыкновенным сном. Быть может, я пропал. Пропал без вести здесь, растворившись в текучем потоке ненужности и всевозможных пакостей мелкой жизни.

Пропал… потому что невозможно позвонить и только просто услышать ее голос — такой звонкий и веселый. А ведь это совсем просто. Не нужно искать невозможную технику, бегать по магазинам и из под прилавка покупать нужный аппарат. Достаточно взять трубку и под унылый гул набрать несколько клавиш, а дозвонившись молчать.

Какой же дурак! Дозвониться, чтобы просто молчать — да ведь ты и пробовал только один раз. А собравшись, однажды, сказать что-то очень важное, те самые нужные, главные слова.

А она, лишь улыбнется и безжизненные кабели донесут все четыре тысячи километров ее ласковый шепот:

— Пропавший без вести, я знаю ты живой. Пропавший без вести — я назову тобой дорогу…