Мир, пожалуй стоит изменить. Я готов доверчивей, наивнее любить. И искренней, а стало быть свободней. Она скоро, очень скоро будет в этом городе. Я долго ждал этого дня. Вернее так: я долго старался раскрутить планету и повести земные события таким странным образом, чтобы она была рядом. Что может быть чудеснее и радостнее.

Жизнь опять меняет свое первоначальное русло. Очередная реинкарнация. Я не одинок. Я не болен. Я остаюсь, чтобы жить. В этом странном месте. Странном мире, но пока здесь существуют невольные случайные повороты бытия я готов прибывать в нем.

Как много прошло времени от Марса до сегодня. Я остался. Я уходил не оглянувшись. Когда было уже невмоготу. Но я здесь и сейчас. Я люблю и любим и это один человек.

Спасибо, бог! Или кто ты там есть, спасибо, что так долго вел меня и сводил судьбы. У тебя прекрасно получилось. Мне бы еще немного терпения, но мы справимся.

В Шереметьеве я был давно: последний раз приезжал из за границы. У международного терминала Шереметьева еще остался свой шарм. Маленький уютный советский аэропорт, доверху наполненный интуристами, ищущими такси и желающими узнать (если они первый раз в России): не ограбят ли их сомнительные медведи за рулем. Шереметьево как-то запомнился еще и по советским детективным фильмам, где заграничные злодеи переправляли через него свою контрабанду. Кроме этого, Шереметьево стал как бы вторым домом между поездками в Вашингтон и обратно.

Другое дело Домодедово — «Лучший аэропорт в Восточной Европе», — когда-то гласил рекламный постер на подъездах к аэропорту. Да, Домодедово стал таким. Он превратился в хороший аэродром, отвечающий всем стандартам международных авиаперевозок. Только вот, стал он каким-то чужим.

Когда-то Домодедово я всегда считал своим домом. Из него я регулярно летал в Душанбе и всегда знал где что в Домодедове находится. Теперь он стал другим. Недели полторы назад я стоял на взлетной полосе и встречал первый коммерческий рейс нового транспортного самолета ИЛ-96-400Т. А пока он подлетал, я кутался от сильного ветра и наблюдал за туркменскими, таджикскими, катарскими и другими авиалиниями, которые садились каждые насколько секунд. Теперь в Домодедове приземлится самый большой в мире пассажирский самолет Аэробус А-380. Девушке, которая заведовала пресс-службой Домодедова, и стояла рядом со мной, хотелось очень услышать комплимент по этому поводу. А я как-то пожал плечами, и сказал: «Знаете, Домодедово потерял свой шарм. Теперь это просто хороший стандартный европейский аэропорт». «Разве это плохо?», — недоумевающее посмотрела она на меня. И тогда я понял, что нельзя объяснить, что все вот так вот, а не по-другому. А уже при выходе из здания, я посмотрел на новый аэропорт, который по-прежнему строится в ширь и в глубь, как какой-то дядька закричал: «Парень, парень с камерой, вы не из Баку прилетели?». Я оглянулся, — дядькой оказался Полад Бюль-Бюль Оглы.

А вот в первом терминале Шереметьева я не был еще никогда. Оказалось, что он находится совсем напротив международного — через всю взлетную полосу. И в полпятого утра, ожидая петербургский самолет, я смотрел в мокрую от дождя даль взлетной полосы, в конце которой можно было разобрать здание с красной подсвеченной надписью: «Москва. Шереметьево. Терминал 2». И хорошо было бы сейчас все бросить, взять билет куда-нибудь в Аддис-Абебу, примчаться в терминал 2, выпить пива перед полетом, потом сказать таможенникам, что я лечу без багажа, и что прощайте — гудбай, может еще свидимся.

Ленинградский Пулково встречал дождем, кутавшимися работницами с рациями, каким-то неприятным ветерком и тем, что спать теперь не хотелось вовсе. Пулково говорил: «я Петербург, здравствуй, московский товарищ, не забудь улыбнуться и будь вежливым». Поэтому очень хотелось проверить: ну как там? анекдоты не врут?

Вика была симпатичной ленинградкой лет двадцати шести, с длинным волосами, спущенными в хвостик, держала три телефона в руках, еще одну папку, блокнот и ручку, а бэйджик, висевший у нее на груди, указывал, что она как-то относится к  «Северстали».

— Здравствуйте, Вика, — подошел я к ней и сказал так, как будто мы с ней выросли вместе, только вот на «вы» почему-то. — У вас тут осень совсем пришла, да?
— Ага! Так это вы, Александр, да?
— Ага! — довольно подтвердил я, — а что больше никого не будет?
— Нет, с Москвы никого.

Вика решала проблемы. Телефоны звонили попеременно каждую минуты. «Да, — отвечала она, — как пропуски не заказали? Вы в своем уме! Мы сейчас приедем, а нас не пустят. Да у меня тут 25 человек. Они же все голодные и злые». «Да, Александр Вадимович, да нет, все в порядке. Ну решим вопрос, конечно. Конечно, сейчас решу». Потом брала другой телефон, набирала номер: «Витя, слушай, Витя, там у меня ОСАГО куда-то со стола пропало… Да черт его знает. Я ведь всю ночь сегодня не сплю…».

Ленинградцы оказались и впрямь другими. Они весело тараторили, шутили, говорили, что «Московский проспект стоит», что «Невское время» (когда я спросил, что это такое — они посмотрели на меня, как на врага народов) сегодня пишет про доллар и инфляцию, а еще вот на Васильевском острове есть вкусный ресторан. Еще сегодня штормовое предупреждение, кто-то хотел поехать в Кронштадт, «на Рижском проспекте вчера такое было!» и еще кучу непонятных мне выражений. Кто-то объяснял мне как проехать к Ижорским заводам, что это в Колпино, недалеко от Пушкина, — я все равно не понимал.

Ну а после заводов, уже в ресторане где-то в Пушкине, я наконец выучил где что находится, и все расспрашивал как там поживает башня «Газпрома», что с удовольствием бы остался еще, только вот уже билет есть, — такая жизнь: за день туда и обратно. Ленинградцы рассказывали про «Невское время», что в Москве хорошо отдыхать, «ну а лучше куда подальше», что в Шушарах милицейские засады, а еще на Обводном канале они стоят, что за не пристегнутый ремень — сто рублей ( «а у нас все пятьсот» — похвастался я), что на Фонтанке есть хороший винный магазин. Официанты, разодетые в косоворотки наливали холодную водку, приносили борщ, грибы, что-то еще. Мне нужно было уезжать.

Пулково встречал баннером «5 канала», который из просто петербургского теперь превратился в федеральный. Внутри носились оголтелые таджики, лихорадочно ищущие рейс в Душанбе и перевязывающие тюки с каким-то барахлом. По стеклу зала отлета забарабанил дождь и я вспомнил, что сегодня штормовое предупреждение, и что скоро снова увижу Домодедово, и что можно было бы плюнуть и остаться: позвонить Петроградскому и спеть с ним сплинов, он бы мне Фонтанку показал с винным магазином, а потом обсудили бы мы как там теперь, в Душке…

Когда мы говорили эти слова, там действительно была правда. Именно так мы чувствовали. Себя, тебя тогда.  Для нас было важно, чтобы было именно так.  А эмоции, прости, они тогда выступили!

Пробираясь темными подворотнями, балансируя на скользком льду, стараясь не наступить в лужу и отпрыгивая в сторону, когда проезжавшая машина пыталась облить его сточными водами, не спеша, остановив свой внутренний диалог он шел домой.

В голове вертелась одна мысль – Эта песня про меня, это моя песня…

В наушниках фирмы «Philips», хоть Orpheus и говорил ему, что это не лучший выбор, спокойным голосом Е. Гришковец, под монотонный бек вокал солиста группы «Бигуди» наговаривал:

«Я помню, я потерял зонтик в сентябре...

А что было еще осенью, что еще было осенью? Я не помню… не помню…

А, потерял перчатки, точнее одну перчатку, новую еще не купил — не успел…

Что же еще? Не помню, я не помню что было…

Я смотрел кино недавно, остался доволен, только не помню, как называлось кино – не могу вспомнить…

Еще я болел – недолго… когда это было? Я не помню, что еще было в этом году — ГОД БЕЗ ЛЮБВИ…

Я смог прожить год без любви… Я прожил этот год без любви…»

И тут он внезапно остановился и подняв голову к небу, как будто ища ответа у звезд, спросил сам у себя:

 — а как же та самая любовь, которую ты почувствовал прошлой зимой, стоя на мостике в Таврическом саду?

А из плеера, сквозь повисший вопрос, расталкивая воспоминания, бесконечный поток мыслей на тему: «почему?», и «как так?», в самую подкорку, врезалось:

«Я помню все твои платья, каждую твою прическу!

Я помню, как было, когда… я помню запахи… я помню каждую секунду, я помню ВСЕ!

Наверное, не хватило сил, просто мне не хватило сил!

Зато я смог прожить ГОД БЕЗ ЛЮБВИ!

Я ПРОЖИЛ ГОД БЕЗ ЛЮБВИ!»

Так и не дождавшись ответа, пересекая дорогу он не заметил подкравшийся с лева автомобиль. Выходя ему на перерез, с мыслью: — «я для него помеха с права», как будто столкнувшись со стеной моросящего дождя, он направился домой с одной мыслью, которая засела глубоко в подкорке, и словно хирург, с присущей ему точность и аккуратностью, с быстротой вируса, и прежде чем он успел произнести про себя: — «чертовски хорошо, что мозг не чувствует боли», эта мысль овладела им всем, и едва слышно, ощущая как весь мир обрушился на него, он произнес :

— Я ПРОЖИЛ ГОД БЕЗ ЛЮБВИ…

Таджикское солнце с присущей ему беспощадностью выжигало все и вся у фонтанов на Финиках (станция метро Финляндский вокзал в Санкт-Петербурге), я снял рубашку, водяная пыль приносимая ветром приятно ласкала меня. Я ждал друга с которым работал пол года в партии, мы встретились, поговорили за жизнь, о том, что Партия непременно сольет эти выборы, что народ уже давно купила Справедливая Россия и вообще Грызлов и Миронов давно обо всем договорились!

Внезапно из дымки капель гонимой ветром, в которой едва были различимы цвета радуги к нам подошел мужик в грязной одежде, с бутылкой Очакова крепкого и я машинально произнес:

 — нет денег нет, иди куда шел...

Мужик задумчиво остановился и посмотрел на лево, я бросил попутный взгляд в ту сторону, куда он смотрел и увидел на соседнем фонтане группу молодых людей, которые весело смеялись и пили пиво, из-за шума падающей воды их едва было слышно, но они внезапно замерли, а мужик произнес:

— Они не любят стихов! Можно я прочитаю вам свой любимый стих, он про Питер, про лето, его Пушкин написал, он мне очень нравится!

Я опешил, и было открыл рот что-то произнести, а мужик сказал

– Нет, не за деньги, а просто так! Я хочу просто поделиться с вами поэзией великого человека!

Я посмотрел на друга, он тоже был в недоумении, и повернувшись к мужику и сказал:

– Давай, зацени!

Миша, как он представился потом, выставил правую ногу вперед, повернулся полу боком, обнял себя двумя руками, как бы подбочинявшись и стал декламировать стихи Александра Сергеевича. Он упивался каждым произносимым словом, он пропускал это стихотворение через себя, но самое интересное, что я понимаю только сейчас, в этот момент я не слышал шума фонтанов, а лишь зычный голос Мишы.

Когда он закончил декламировать стих, он замер на мгновенье уставившись в никуда, а потом добавил:

–  Вот.

Я сидел, откинувшись назад, вытянув ноги вперед, и наблюдал перед собой просто Бомжа. Я поднялся, протянул ему руку и сказал:

— Класное стихотворение, меня звать Вася.

Он ответил:

 — Миша, очень приятно.

Неразжимая рук я в ответ задекламировал бессмертное рубаи Омара Хайяма. Миша сказал:

– Тоже сильно! Спасибо что выслушали!

Затем он отпил пивка из бутылки и пошел бодрым шагов в сторону вокзала.

В тот момент когда мы пожали руки, я заглянул Мише в глаза, и я не мог понять, как же так получается, почему такие люли как он попадают на улицу, почему их лодки Вера, Надежда, Любовь, разбиваются о скалы Жизни??? Почему так много отмороженных на голову людей которые не видят смысла жизни, а Миша его видит…

Ты, возможно, не поверишь в то, что я тут расскажу,
Только было все, как было, и сейчас я изложу.
Был обычный тихий вечер, и бежала вдаль Нева,
Из-за серых туч помпезно, появилась вдруг луна!
Освещенная Аврора гордо смотри в небеса, а на ней стояли двое,
Мышь и Лошадь, вот так да!
Мышь украдкой ест мышьяк, лошадь курит, вот ништяк,
Право был я ошарашен, и слегка обескуражен.
Лошадь курит, мышь молчит, над Невой луна весит.
Вроде все бы ничего, не понять мне одного,
Что такое происходит, в голубом костюме Слон ко мне подходит,
Протянув свой длинный хобот, разговор со мной заводит.
Говорит мне резво Слон, — Ну привет Едрён батон!
Я тут типо в первый раз, но наслышан я о Вас!
О полях и о садах, о красивых деревнях,
О лугах зеленым морем, и не маленьким подспорьем,
Мне на завтрак иль обед, будет твой простой совет.
Где тут можно тусоваться и едою подкрепляться?
Посмотрел я на Слона, и подумал — Вот дела!
Вы видали, что за крендель, дал бы я ему щаз пендель,
Но нельзя, заморский гость, жаль конечно, не сбылось!
Поразмыслив, что к чему, говорю тогда Слону,
Если двигать на прямки, за мостом полно еды,
Место то, весьма гламурно, и тропинками фигурно,
Там огонь все время вьется, алкоголь рекою льется,
Довольны все, кто там посется, оно Марсовым Пастбищем зовется…
Взвизгнув, Слон махнул хвостом, ну и скрылся за мостом.
Я тогда поворотился и к Авроре устремился,
Поглядеть на чудо диво, но, увы, весьма спортивно,
И не глядя на меня, Мышка красная прошла.
Но внезапно повернувшись, в реверансе изогнувшись,
Протерев платком пенсне, обратилась вдруг — Мусье,
Мы с красавицей Миледи, потеряли друга Тедди.
Вся зеленая в калошах, вдруг ко мне подходит Лошадь.
Тихо всхлипнув от тоски, подтянув слегка носки,
Лошадь молвит — Я Миледи, не видали ли вы Тедди?
Я короче оболдел, это люди Беспредел!
Ладно Слон, но Мышь и Лошадь, вся зеленая в колошах,
Мышь вся красная во фраке, но не будет люди драки!!!
Мы народ гостеприимный, нежный, ласковый, взаимный,
Покряхтев, я говорю — Ну пойдемте, отведу…

Зеленая Лошадь и Красная мышь,
Не их ли ты ищешь, ну что ты сидишь?
Ты словно раздавлен тоской и печалью,
Я всех вас сейчас награждаю медалью!
За то, что терпели полночный мой бред,
Но я вам, увы, не даю свой  обед!
Что впредь никогда я не вспомню о них,
Мы славно кутили, а потом все уплыли.
Зеленая Лошадь и Красная Мышь,
И Тедди их друг.
Ну ладно Мужик!
Не стоит растрачивать время в печали,
Они тебя в гости к себе приглашали!
Зеленая Лошадь и Красная мышь,
Ты скажешь: всё это
Неправда одна.
Не веришь?
Спроси голубого слона.

Жаль, что мы начинаем ценить время,
после того как оно безвозвратно ушло...

Тихо снег упадет, и никто не услышит,
Как разбиты мечты и все, что изжито,
Пропадает внезапно и талой водою,
Унесет твою душу к забытым тобою,
Мечтам, что хранил ты под тяжестью жизни,
Внезапно восставшим как образы живших,
Веками до нас, и до бога рожденья,
Не знавшим невзгоды мирского лишенья,
Но ожидавшим прихода эпохи терпенья,
Словно пророка эпохи забвенья!
*****
Видишь ты силуэты и профили лица,
В окнах напротив и хочешь решиться,
Что для тебя значит свет откровенья,
И что вне него не имеет значенья?
Глупые люди, что тебя окружают,
Так откровенно в притворство играют,
Жизни, любви и надежды, возможно,
Порой тебе в это поверить не сложно,
Но истинный лик этого мира прекрасен,
Если не знать того, как он ужасен.
*****
На сердце кроется тоска по всем друзьям,
По теплым дням, когда бесследно прожигал,
Минуты жизни, счастья вечность,
Пытаясь превратить все это в бесконечность.
Ты по карманам растолкал, все, что нашёл и, что искал,
Но не успел понять одно, что в жизни все не суждено,
Забрать себе и быть владыкой мира,
И утопать в дурном угаре пира,
В то время как тяжелый рок судьбы, с небес на землю возвратит тебя И ты
получишь истины прозренье, что в ДЕНЬГАХ, нет души спасенья!
*****
Судьбою обреченный ты на пораженье,
Стал ощущать людской любви призренье,
Как люди улыбаясь, смотрят на тебя,
При этом, думая, что можно взять им для себя,
И пусть ты не Король, ни Шах и не Богач,
Ни так, ни сяк, да пусть ты и Бедняк,
Забрать они готовы и последнюю краюху хлеба,
При этом, не боясь, приходя кары с неба,
Они живут за счет, таких людей как Ты,
Умело, воплощая в жизнь твои мечты!
*****
А ты сквозь тернии к звездам пробираясь,
Порой об этом даже думать не решаясь,
Все силы и терпенье на алтарь потерь ложа,
Пытаешься в реке поймать за хвост Ужа.
Тебе не ведомое слово «Не могу»,
Слетает с уст твоих друзей, и посему,
Ты с верностью щенка и с высоты орла полета,
Бросаешься на выручку, не ощущая в этом гнета,
И все готов отдать ты, за их благополучье,
А смогут ли они тебе помочь, вот при таком же случае?
*****
А если жизнь тебя зажмет в тиски,
Ты начинаешь думать о любви.
Любовь не купишь, это знают все,
И не засыпать золотом страданья,
Идешь по вспаханной перстнями борозде,
Уходишь ты от чувства в мир изгнанья.
Ты мчишься за сияньем серебра,
Желание встречаться с человеком,
Которому не ясна суть добра,
Он может все достать влияньем чека.
*****
Такие мысли о любви, порой не радуют тебя,
Ведь ты надеешься найти в ней, что-то для себя,
Да только вот забавно, ты боишься,
Считая, что на веки растворишься,
И попадешь под гнет такого человека,
Что будешь ты страдать до искончанья века.
Боишься потерять свою свободу,
Которой, не был ты хозяином и с роду.
Но ты с упорством Майского жука,
Твердишь себе, «Пускай она найдет меня!»
*****

Познав лишение обид и горечь пораженье,
Впадаешь ты в тоску, уходишь ты в забвенье.
И глядя на себя со стороны, ты понимаешь, что,
Увы, Хоть не дошел ты путь свой до конца,
Ты спрятать должен далеко юнца!
Того, кем был ты столько лет,
Пытаясь не нарушить данный им завет,
Быть честным и себе и другу, в лишеньях видеть лишь подругу,
Но, оглянувшись, ты теперь, где прежде не увидишь свет,
Он где-то вдалеке, его уж нет.
*****
И не скорби о том, что потерял,
А вспомни все, как ты с достоинством отдал!
Ни для людей, которые не знают чистоты зеркал,
Ни для того, чтобы достичь вершины скал,
И с них кричать о том, как ты устал.
А для того, чтобы достичь всего, о чем мечтал,
О наступлении мира, которого ты с детства ждал.
О том, чтоб мир к сиротам и больным добре стал,
И чтоб средь общего числа людей ты и себя узнал,
Когда под общим знаменем счастливый человек, вы вступите все в 21 век!
*****
И пусть нет времени тебе забыться, утопая в неге,
И пусть ты не найдешь признания в делах и даже в этом веке.
Ты сможешь с гордостью смотреть на мир со скал,
Что благодаря тебе в нем кто-то, хоть чуть-чуть добрее стал!

«В нашей жизни столько хорошего, но оно чаще всего лежит у нас под ногами. А мы настолько горды, что не опускаем глаз!»

Поцелуй любви желанный,
Он с водой соленой схож.
Тем сильнее жаждешь влаги,
Чем неистовее пьешь…

В Петроград пришла зима, долгожданная, необходимая, ее ждали все! Дети ждали снега, ведь снег, значит Новый Год — подарки, снеговик во дворе, сбитые коленки на катке и прочие детские радости! Природа и без того уставшая за целый год, хотела погрузиться в сон, даже медведи в зоопарке не спали, они тоже ждали зиму!

Он пробирался сквозь толпу людей на пироне и с трудом втиснулся в пригородный электрон, до Петрограда оставалось всего четыре станции. Когда он настроил радио в своем телефоне на волну 102.8, первое, что он услышал и улыбнулся, было: «…и не жалуйтесь на то, что все плохо, радуйтесь тому, что вы живы! Могло не быть и этого!». В тамбуре было около 20 человек, кто-то даже курил, но его мысли были о ней. Он даже не замечал, что на его ноге кто-то стоит. Он смотрел в стекло покрытое коркой льда, а за окном была она, она пришла еще во сне. Вдруг его тело поднялось и тут же опустилось на бетон, и он как будто проснулся, и понял, что он уже в Петрограде.

Снова погрузившись в сон, он направился в метро, не желая потерять ее ни на минуту. Когда он вышел из метро он остановился как в копанный и на монотонную, немного нагловатую просьбу-требование предоставить документы, он протянул паспорт. А что у нас с армией, продолжал голос. Он сказал — Косим, и забрал паспорт.

Обжигающий и бодрящий свежестью ветер ударил в лицо, в наушниках заиграла музыка, дневной свет слепил глаза, которые расширялись от удивления, и он неожиданно для себя произнес, Как, тут нет зимы? И действительно, асфальт был сухой, крыши домов плавились от рассвета. Он посмотрел туда, где зарождался новый день и понял, что она осталась где-то там, вместе с зимой.

Когда он проходил мимо посольств, которыми была усыпана Фурштатская, было 9:40 утра, а народ уже колготился у дверей посольств, из-за которых периодически сначала выглядывало пузо, а потом и ряха дяденьки в черном костюме, который провозглашал — Следующий. Завсегдатые бабушки, которые знали где, что и почем, громко спорили, в ком агентстве нужно покупать билеты, что быстрее всех страховку делает Любочка, ну и конечно самые актуальные вопросы, молоко-то теперь по 15 рублей за литр, отборные яйца по 30 рублей за десятку, на Косыгина в «Народном» самая дешевая картошка, но крысы там ходят пешком по песку и крупам… он зажмурил глаза и пошел быстрее. Он думал о том, какие же вы люди глупые, вы ничего не понимаете, и не видите дальше собственного носа! Вы все настолько самоуверенны, эгоистичны, и слишком горды, чтобы увидеть всю красоту этого мира!

Сам не заметив как, он почти бежал через Таврический сад, но на небольшом мостике, напротив дворца, окна которого выходили на искусственный водоем, он остановился. Солнце выглядывало из-за крыш домов и как будто украдкой смотрело на него, он посмотрел на солнце и улыбнулся. В этот момент он понял, что она никуда не уходила, она теперь с ним навсегда, а точнее сказать она поселилась в его сердце. И в эту самую минуту, с голубого неба стал сыпать мелкий снег.