Осень в этом году очень желтая. Ветер разбрасывает листья с деревьев, чтобы их выдували в кучи дворники, оставляя после себя пожелтевшую стужу. Чуть погодя на смену дождю придет снег, а таджики и киргизы будут посыпать асфальт мраморной крошкой, чтобы бабушки не ломали ноги, а дети, спешащие домой со школы, не катались в свое удовольствие, громогласно радуясь холодному, но ясному дню.

Как утверждали, на Покров должен был пойти снег. Но Покров тихонько посмеялся в сторонке, вылился полнолунием и дневным солнцем, которое заставило снять куртки и почувствовать окончание лета.

Отделение Государственного университета — Высшей школы экономики на Покровском бульваре когда-то служило военным училищем. Ровно два года назад здесь — на Покровке я с друзьями сдавал кандидатские минимумы. Два года назад Вышка только получила это здание и перестраивала его на свой манер. Теперь это высокотехнологичное сооружение, имеющее в своем распоряжении любую аппаратуру, необходимую для учебного процесса. Однако свои военные запутанные коридоры оно оставило до сих пор. Блуждая по ним я представлял, что в этой аудитории раньше проходили химзащиту, здесь — стратегию и тактику войны, а вон там — радиационную безопасность, а вот здесь, два года назад, я сдавал мировую политику и внизу мы, после сдачи кандидатских, обедали. Пытаясь найти аудиторию Ученого совета, мне показалось, что я нахожусь в НИИ ЧАВО, где не просто найти что-либо, но просто выход из здания является непосильной задачей.

Еще неделю назад Максим Владимирович спросил:

— Ну как? Писюкаете?
— Если честно, — сказал я, — то не очень. Но к середине декабря, надеюсь, будет готово. Я слышал, обсуждение вашей монографии будет. Я могу поучаствовать? Да, и ознакомиться с монографией?
— Можете, — сказал Максим Владимирович, — через неделю на Ученом совете. Вот вам монография, — и вручил мне двухсот страничный талмуд «Экономические инструменты внешней политики». Как оказалось, текст получился очень интересным и познавательным.

Ученый совет собрал выдающихся экономистов, международников и бюрократов. Перед началом профессора обсуждали политическую ситуацию в США. Высказывались разные точки зрения, но Мирский подытожил: «Я считаю, что дело сделано — Обама». Все замолчали, потому что знали, что Мирский не ошибается — президентом будет Обама.

Караганов, лысина которого отражала весь собравшийся ученый контингент, подытоживал, предлагал к голосованию, одобрял, предлагал к обсуждению, делал замечания, прерывал. Он сидел во главе длинного стола Ученого совета, предлагал уполномочить отдел обязанностями, создать кафедру и рассмотреть вопрос. «Принимаете?», — вопрошал он и добавлял: «единогласно! Решение принято».

Кандидаты, профессора и доктора высказывались. Одни считали работу превосходной, но с некоторыми прибавлениями, другие углублялись в детали, третьи — считали экономику, но в целом готовой к публикации книги.

Караганов заключил: «Я не считаю книгу готовой к публикации. Автор должен учесть предпочтения всех высказавшихся. Эта тема нова. Нам нужно подготовить целый курс по данной проблематике. Мы должны заполнить эту нишу».

Покровский бульвар вверх перетекает в Чистопрудный. Абай Кунанбаев грустно сидел на своем месте и я подумал, что, наверно, все-таки трудно быть богом.

Вкратце: абай кунанбаев, мирский, обама, покровский бульвар, чистые пруды

В самом центре Москвы стоит странный памятник. На Чистых прудах среди скамеек, ворон, гуляющей молодежи с пивными бутылками, музыкантами, поющими за просто так, детьми с игрушками, выставкой фотографий под открытым небом, туристов с фотоаппаратами сидит народный акын всего Казахстана, поэт, общественный деятель, создатель казахской литературы, и наконец, просто реформатор Абай Кунанабаев.

Пару лет назад, когда Абая только ставили, маскавская общественность недоумевала. Старушки с близлежащих домов причитали, что они не понимают, кто такой Абай и что он сделал, и вообще почему скульптуру с монгольским разрезом глаз ставят в самом центре маскавской мекки. Объяснения были: совсем напротив расположилось казахское посольство, заняв почти весь блок. Однако странный памятник не переставал удивлять горожан и гостей столицы. Однажды напротив народного акына стоял человек прилично выпивший, с потрепанной прической, курткой одетой наизнанку и грязными штанами. Качаясь, он смотрел Абаю прямо в глаза и долго силился понять, что это такое. Что делает скульптура, явно не европейского профиля здесь, и кто это вообще?

В этот раз, на Абая смотрел я, когда мимо проходили две женщины:

— Слушай, — спросила одна у другой, указывая на странный памятник, — как этого туркмена зовут? Все время забываю.
— Он не туркмен, — важно пояснила та, — он киргиз.

Я посмотрел Абаю в глаза:

— Он не туркмен, он киргиз. Да какая разница! — тихо повторил я и пошел прочь.

Вкратце: абай кунанбаев, чистые пруды