Городские прогулки
— Эй, приятель, интернет есть? — поинтересовался я.
— Нет. Воскресенье сегодня, — и снова опустил голову. По углам маленькие детишки радостно убивали друг друга в «Контр страйк». Один из них что-то громко орал другому при этом приговаривая «итари, итари». Это слово всегда оставалось для меня загадкой.
— Действительно, — подумал я вслух, — воскресенье же. Зачем в воскресенье нужен интернет. В воскресенье нужно отдыхать, кушать плов. Пойду отдыхать.
Хорош Душанбе по воскресеньям. Люди, которые и так никуда не спешат, по воскресеньям идут еще медленнее, а солнце похоже на дурной диск, который так и хочет сварить тебя заживо. Раисы среднего звена, которые еще не успели наесть животы и положить на них широкий жирный галстук прихватили тонкие черные папочки подмышку и, наевшись плова, вальяжно шли по главному проспекту, вытирая коричневые лбы от пота. У раисов среднего звена нет дорогих машин, впрочем, у них нет машин вообще, поэтому и правила дорожного движения нарушать они не могут.
А дамы любят ходить по воскресеньям в модные гламурные душанбинские магазины, названия которых явно придумывали дилетанты и туристы: «Модная точка» — это модно. Купите у нас хорошую вещь-шмотку и мы дадим вам бесплатно наш фирменный пакет «Модная точка. Рудаки, 18». Пройдитесь по проспекту, — теперь есть не только модные точки, но и адидасы, а вот напротив «Сухроб арт гэлерея» скоро будет еще один красочный магазин «Рибок», который поможет скрасить ваши скучные размеренные и вальяжные будни и даст еще один повод потратить в воскресенье американскую валюту на покупку ненужных вещей.
— Якта ош, — попытался заказать я, но официантка тут же перебила.
— Ош нест.
— Нест? — хотел было я заспорить, — ну да, воскресенье же. По воскресеньям плов нужно готовить дома во дворе. А что есть?
— Курутоб.
И от того, что придется есть курутоб стало как-то досадно и гадко. По воскресеньям едят курутоб или домашний плов, а потом ходят в модные точки, чтобы вечером возвратиться в «Сириус» и вести дурацкие разговоры ни о чем.
— Ладно, — раздосадовался я. — Пусть будет курутоб и чай.
«Tell Me What We Gonna Do Now», — пела красотка Джосс Стоун в наушниках, и я вспомнил, что Олег приглашал в гости посмотреть на дочь, да и вообще просто так. Курутобу предрешено было быть не съеденным.
Еще по воскресеньям иногда перекрывают дороги. Иногда перекрывают на очень долго. Злые от жары милиционеры гоняют народ, указывая, что здесь стоять нельзя, и там нельзя. И вообще можно только идти или стоять на автобусной остановке, благо и удивительно не запрещают ездить городскому колоритному транспорту. И уже месяц закрыт мост от Президентского дворца. Поэтому если очень нужно попасть в зоопарк — тогда съезжай на бетонку и кати по набережной до самой «водянки», окружными путями и ты на месте. А мост обязательно починят, потратят деньги и залатают, чтобы всю эту красоту можно было наблюдать в телескоп из Дворца наций.
Это интересный путь. Когда-то очень давно, совсем в детстве, я тоже проезжал эту дорогу, но она почти выветрилась из моей памяти, оставив ощущение жары и чего-то удивительного. Если ехать по набережной на север можно увидеть Душанбинку, почти полностью высохшую и удивляться, как же все-таки ее загнали в громадные бетонные сваи, и большую некрасивую черную надпись на бетоне, там, где можно свернуть направо и оказаться на «Восьмом марта», «Манижа, я тебя люблю».
И ехав почти по самой окраине, через север на северо-запад по железнодорожной колее удивительно гадать, куда, наконец, вывернет тебя дорога. Вон там видно склон и ГЭС, еще строящийся Дворец многочисленных никому ненужных наций, из-за которого сломали парк Ленина и, поэтому, нельзя сесть в чертово колесо, подняться над городом, который я больше никогда не увижу.
В автобусах ездят разные люди. Попадаются и раисы среднего звена, и простые труженики поля, и люди с плохо вырезанными говорами, везущие их с близлежащих базаров в свои родные кишлаки; девушки-таджички, спешащие домой на сто второй, сто третий или сто последний в черных наушниках и с последними марками дорогих мобильных телефонов, заряженных новомодными мелодиями-звонками местных музыкальных групп. Они очень вежливы, — уступают места старшим биби с клюками, учатся на «островке» в ТГНУ (а ведь и правда, если смотреть на него с набережной он кажется потерянным облупившимся островком, оторванным от остальной жизни), мечтают о принце на белом коне, ну… или хотя бы на последней марке «Опеля» и еще о большом доме с красной черепицей, и что еще на новый год можно поехать в Россию, чтобы сравнить оригинал Красной площади с тем, что видно на картинках советских журналов.
Маленькие душанбинцы любят памятники. Но еще больше они любят фонтаны у памятников. Маленькие, чумазые, похожие на чертиков, то ли от загара, то ли от природной сущности они бросаются в эти островки влаги, чтобы спастись от солнечного удара и развлечься, направив струю на соседа. Дорога, оказывается, выходит к памятнику Авиценны, на котором почему-то написано: «АУТСЕNNА». Наличие двух латинских знаков не должно смущать, ведь, всегда можно сказать: «ниасилил. Слишкам многа букаф».
Ну а дальше и вовсе неинтересно и повседневно: российское посольство с потускневшей красной краской на окнах и Рамазаном Абдулатиповым, сидящим где-то в глубинах комплекса, и, наверное, уже закрашенной надписью на воротах: «Гвардейцы стояли насмерть», сто второй, третий, четвертый… последний.
На Заравшоне всегда много людей. Таксисты увезут в Регар или Шахринав, на раскладушке можно купить Коран на узбекском языке и запить газировкой из грязного стакана. А с далека облупившиеся грязные дома и отсутствие дорог напоминают Кабул. И еще совсем близко, буквально через несколько домов, живет Она.
Олег встречал на остановке:
— Ну чего. Здорово. Как жизнь?
— Нормально. Лучше расскажи, как у вас.
— У нас ничего. Как Москва?
— Нормально.
— И все?
— Нет. С рекламных буклетов мы покупаем новые тарифы у «Билайна» и знаем, что нашу фирму зарегистрируют за семь дней, за семь тысяч рублей. А в отпуск мы ездим отдыхать в Европу.
Дома встречала Лена с дочкой. Разговаривали за чаем о жизни, политике, курьезах. Я говорил про Москву, сетовал, что Ленинградка и Волгоградка всегда забиты, жаловался на душанбинский транспорт, восхищался тем, что «ТВ-Сервис» показывает телеканал «Нэшнл джэографик», только жаль, что «СиЭнЭн» нету, и что целыми днями почему-то только ем, что «“Душанбе”. Пожалуй, самое дешевое пиво в мире». Обсуждали снос кибиток в черте города, что понастроили домов у американского посольства, которое видно из их окна, чтобы американцы их брали в наем, а теперь их просто снесут, и что вон там, вдалеке, достроили круглые дома, которые, оказывается вовсе не «армянские», а просто круглые, и еще много всякой ерунды.
Лена рассказывала про свадьбу и показывала фотографии, а потом приготовила очень вкусный лагман. И было очень радостно смотреть на их житейскую суету, где есть мирской уют, войлочные тапки и большой как кино телевизор, который показывает «Нэшнл джэографик», а все остальное просто жизнь, со своими поворотами и кривыми.
— Что-то ты какой-то загруженный стал, — провожал меня до маршрутки Олег.
— Нет. Просто… просто это ритм, наверное. Он медленнее. Еще кажется, что я здесь как на войне, что ли. Я вот смотрю: дома, дороги, у меня такое ощущение, будто я в Кабуле.
— Это да, — засмеялся Олег, — у меня тоже такое ощущение бывает. Особенно там, где «Сафар-центр». Только не Кабул, а Тайланд какой-то. Все что-то капошаться, продают никому не нужную байду, которую кто-то покупает, просто Индокитай.
— Ладно, поехал я. Запиши мой московский на всякий пожарный, вряд ли я когда-нибудь еще буду здесь.
Маршрутка отъезжала, и стало немного грустно, и еще очень захотелось забрать Ее отсюда в Москву, куда угодно, хоть на край света, купить войлочные тапки и большой как кино телевизор и знать, что жизнь, — это удивительная и хорошая вещь.