Вчера в «Серне» приветствовали Зульфика. Совсем не изменился, только, быть может, стал серьезней. Пили пиво, разговор постоянно обрывался из-за гомонящих Самолета и Осла. Равшан улыбался. Аленка смеялась.

Было как-то по-душанбински и все же остро чувствовалось, что мой дом уже тут. И что для меня Душанбе стал точкой на карте, которую иногда вдруг захочется посетить, как хочется посетить другие такие же точки.

Не взирая ни на что, ни на кого не глядя
Move your body
Move your body

Движение
Сначала неверное
Как в осенней воде отражение
Сомнение
Хватает за руку
Мешает дышать
Наваждение
От школьной доски до гробовой доски
Сомнение тисками сжимает виски
И только пискни
Только вспомнить себя рискни
Останешься навеки без сладкого
Бывало даже, друзья отвернулись
Сказали: «Загнался!» и даже не улыбнулись
Учителя и родители
И другие разумные представители
Здравого смысла в убогой обители
Рыцари, говорящие  «Ни!»
Моё решение только укрепите вы

Не взирая ни на что, ни на кого не глядя
Move your body
Move your body

Если рука вызывает сомнение
Не слушай руку — это искушение
Когда голова вызывает сомнение
Забудь про голову — это искушение
Если в сердце поселилось сомнение
Не слушай сердце — это тоже искушение
Даже любимая высказала мнение
Значит, дело идет в нужном направлении
Можно было бы конечно говорить с отцами
Но лучше, пожалуй, решим все сами
Человек-Овца
Неспокойный дух
Со своей горы наблюдает
За одним из двух
Из нас, о нем не знающих
О нем даже не подозревающих
Доброе и злое не всегда различающих

Не взирая ни на что, ни на кого не глядя
Move your body
Move your body

© 2005 Д. Калашник

Вчера вдруг стало не по себе. Но уже привычным усилием воли загнал подальше малодушные мыслишки.

Надо как-то вытянуть себя за шкирку. Вытащить за волосы, за уши оттянуть. Не дать усталости победить. Выдавить ее из себя.

А сегодня Журавлев выиграл чайник на «Русском радио», а Шодика замело снегом в Айни.

Возвращаться всегда приятно, трепетно, волнующе, иногда неожиданно, но все же приятно! Вот и сейчас, я рад тому, что вернулся! И пусть мое возвращение не столь помпезно как бы мне хотелось, но оно приятно!

Сказать хочется много, например о любви, о дружбе которая есть или будет, о встречах которые тоже могут состояться в скоре, о душевных переживаниях под песни Гостей, о чтении хроник и набегающих слезах радости и грусти, о зеленом чае в час ночи в Рохате за 20 дирам, о поедании каламфурчика, в общем о многом…
Рад, что прибываете в добром здравии и душевном равновесии.

Пользуясь доступам Великого, отправляю Вам свое послание и предложение открыть Питерскую рубрику!

Прошу Многоуважаемого участника утренних соревнований по спринтерским забегам, по центральным улицам Душки, имеющего звание неоспоримого чемпиона в оных, рассмотреть наше предложение, и открыть соответсвующее отделение. В свою очередь даю торжественную клятву эту рубрику развивать и наполнять Питерской актуальщиной!

Возвращение вcегда волнующе!

«…Один из нас утверждал, что мораль — на совести каждого, и нравственный закон соблюдается индивидуумом лишь в той мере, в какой это не противоречит его меркантильному интересу. Другой же доказывал, что отделение морали от церкви, государства и здравого смысла привело её, так сказать, к ничему-не-принадлежности. Прежде устойчивое равновесие в этических ценностях человека многие века назад оказалось нарушено, и за первым шагом к аморальности последовали другие — шаг за шагом, век за веком».*

Я свободен,
Словно птица в небесах.

Никто тебе не говорит, как надо себя вести в школе, в общественных местах, дома, что делать, когда надо что-то делать. А если и говорят, то ты их не слушаешь, будь то родители, учителя и проч. и проч., ведь ты знаешь то, чего не знают они. Благодаря своим сверстникам или телевизору ты лучше их знаешь, что такое секс, алкоголь или наркотики, чем они в свои 16—18 лет.

Я свободен,
Я забыл, что значит страх.

Никого и ничего не боишься, ни будущего, ни прошлого. Вступаешь в ранее запрещенные или вновь образованные организации (Все Свободны! — кричит Ксюша Собчак), сжигаешь флаги или носишь значки с изображением конопли или Гитлера, выступаешь, протестуешь, пикетируешь, имея смутное понятие против чего, или за что ты выступаешь.

Я свободен
С диким ветром наравне,

Никто тебе не нужен. Так, партнеры по играм, сексу, обмену непонятными идеями, приему спидов. Зачем стремиться к семье или думать о рождении детей? Кому они нужны? Тебе уж точно этого не надо. Ведь ты так молод, свеж и хорош собой! Лучше выпить еще «Ягуара» с твоими друзьями-геями или подружками-лесбиянками.

Я свободен
Наяву, а не во сне.

Не знаешь, есть ли у тебя цель, да и зачем она тебе? Ты ведь и так все уже постиг и все знаешь. Человек ведь всю свою историю стремился к свободе от надоевших ценностей, навязчивых стандартов и ненужных идей. Теперь Человек, Ты, свободен!

_____

* Даниил Калашник, Дмитрий Тиков

«Гулливер среди своих или цивилизация гулливеров»

Веселый французик Кристиан Шмидт, потомок семейства Шмидтов, говорил с явно не английским акцентом:

— Вэл, нов вы шэл ток эбаут инвэстмент рискс. Ай вонт ту интродьюс ю сам квэшченз энд проблемз.

После этого он расплылся в улыбке. Это был настоящий француз — выходец с той самой старушки Европы: в элегантном клетчатом пиджаке, полосатой рубашке и неплохим галстуком, заправленном, почему-то, кончиком в брюки.

— Вы хэв сэверал кантриз, аз зэ экзэмпл, — все также напористо продолжал он, как будто это он тот самый изобретатель вечной батарейки и теперь с триумфом демонстрирует свои формулы невеждам-коллегам. — О'кей, вы кэн мэйк сом классификэйшн: бэд кантриз, гуд энд ансертн. Соу, сом ерз эгоу ай воркд выз «Рено» компани. Зэйр мэнэджмент воз нот шуа хау ту эдванс зэа бренд он Рушиан (это так Россия называется, с акцентом) маркетс.

Люди записывали, внимательно делали пометки. У них даже были вопросы. Вопросы были и у меня:

— Хау эбоут ю, из Раша гуд, бэд ор ансертайн кантри?

Француз посмотрел внимательно, легонько оскалил зубы и сказал, что этот вопрос «вы шэл дискас он зэ нэкст лекшн». И все так складно и красиво получалось: здесь были «бэд кантриз», там формулы и «кантриз выз либерал, демократик и нэшиналистик режимз». И вообще, чтобы куда-либо вкладывать «ферст оф олл, вы шэл би либо оптимистик, либо совсем писсимистик», а вообще это качество самое главное если вы десижн-мэйкер.

Он говорил кучу интересных и практических вещей, если, конечно, у вас есть «мани». Ведь, «мани», а еще лучше своя собственная корпорация по переработке мазута, да и производство машин — тоже неплохо. Вон есть же  «Рено».

— О, сори, — сказал француз и полез в карман шахматного костюма за телефоном. — Ви, ви. Но, же не пура па. Шез мон мэтна ле лексьен, же рапелера. — А потом снова извинялся и запутывался в слайдах. А я думал, что французский мне все же очень нравится:

— Же не се па. О шонзэлизэ, о шонзэлизэ. Мэ ля ньуи, а миди, тара-тара-тара-та-та, о шонзэлизэ. — Тихо пропел я себе и вспомнил, что летом Муслим тоже знал английский язык, да и сейчас, наверное, знает. после стакана «Шохоны» (Shokhona): «О'кей, Кристи, мы гоу ту Порт-Саид. Райт нау. О'кей?».

Это он Кристи говорил. Кристи — дочь посла Америки в Грузии, Джорджии, т.е. После «Шохоны» Муфлон говорил на английском совершенно свободно, а я обнаружил неведомую доселе способность говорить на французском. Французский — это три с половиной литра пива «Сим-Сим» (Sim-Sim). Наверное, французам стоит вкладывать «ларжент» в  «Сим-Сим».

Кристи отвечала нечленораздельно. А Муфлон повернувшись с переднего сидения вещал о международной обстановке и что «Раша, т.е. мы, и Америка — фрэндс, еа, Кристи!». Кристи отвечала нечленораздельно. Я не понимал сути разговора, также как и таксист, и решив разрядить обстановку понял, что совершенно не могу говорить ни на русском, ни на английском и долго подбирав слова с ужасом выговорил:

— Кристи! Сон але э ля Курутоб.

Муслим по случаю важности произнесенной мной фразы закончил с международной обстановкой и перешел к более важным вещам:

— О! Кристи! Завтра вы гоу, — и не найдя подходящих слов повернулся ко мне для справки, — хоу из ит сэй, вэн вы гоу Курутоб?
— Ит. — Выдавил я.
— Точно! Ит! — Завтра вы гоу ит Курутоб, Кристи. Ду ю ноу Курутоб?..

Вечером уже было темно. Теперь уже рано темно. И на душе очень здорово, что Муслим знает английский язык, а Шодик немецкий или китайский. «Зыс из э тэйбл» — хотелось сказать с акцентом. русским, «нау, ай лив ин.», «ай ноу инглиш вэри вэл», «ай ам э гуд бой, ай эм», «ай вонт ту гоу хоум, бат ай хав сом бизнес».

И только подсвеченный плакат знал все: «Renault. Работа на заводе».

Вчера звонил Олега. А сегодня я понял, что многого уже не вернуть. Это не значит, что я этого до сих пор не знал, но как-то вдруг, раз, ржавым и зазубренным ножом слева под ребро.

Олега грустил. Как-то все про него забыли. Сидел одинок и пил пиво. А я говорил, что, все будет хорошо, да и, мол, все хорошо. Люди меняются, но мы-то остаемся самими собой…

Я шёл и расспрашивал
Разных прохожих
Про красную мышь
И зелёную лошадь.
И мне отвечали
Десятки прохожих:
— Таких мы не видели —
Даже похожих. —
Кругом улыбались:
— Всё это — фантазия! —
Какой-то старик проворчал :
— Безобразие!

Я шёл через город
Нелеп и взъерошен.
Я спрашивал всюду,
Меня не смутишь:
— Ну кто-нибудь видел
Зелёную лошадь,
Зелёную лошадь
И красную мышь?

Вдруг кто-то окликнул
Меня из окна.
И я увидал
Голубого слона,
Который сказал :
— Поищи их на пристани.
Недавно туда
Прошагали туристами
Зелёная лошадь
И красная мышь.
Ну, топай скорее,
Чего ты стоишь?

В волнении я прибежал
На причал,
Где белый кораблик
Кормою качал.
Кораблик уже уходил
От причала.
Зелёная лошадь
У борта стояла,
А красная мышь
Мне махала с кормы...
С тех пор, к сожаленью,
Не виделись мы.
Ты скажешь: всё это
Неправда одна.
Не веришь?
Спроси голубого слона.

© Г.Сапгир

…ах как быстро летят года! 

© «Приключения Петрова и Васечкина»

I wish a falling star could fall forever
And sparkle through the clouds and stormy weather
And in the darkness of the night
The star would shine a glimmering light
And hover above our love

Please hold me close and whisper that you love me
And promise that your dreams are only of me
When you are near, everything’s clear
Earth is a beautiful heaven
Always I hope that we follow the star
And be forever floating above

I know a falling star can’t fall forever
But let’s never stop falling in love

When you are near, everything’s clear
Earth is a beautiful heaven
Always I hope that we shine like the star
And be forever floating above

I know a falling star can’t fall forever
And let’s never stop falling in love
No let’s never stop falling in love

© Pink Martini

Как много в этом большом городе людей. Да не людей даже, а может быть наоборот. Совсем не людей. Нелюдей. Приезжают они сюда или живут тут всю свою жизнь, все равно в массе своей — нелюди. Не исправить, не уничтожить — плесень живет везде, а пластик не разлагается.

Скажи мне, зачем обзывать «стервой» сидящую перед тобой в вагоне метро девушку? Из-за того, что тебе уже далеко за 50, а она такая красивая? Или из-за того, что она села, а ты стоишь, хотя на этой лавке есть еще незанятое место? Не потому ли ты ненавидишь собственных детей, что они как две капли воды похожи на эту «стерву»? Не потому ли ты умрешь в одиночестве, и даже твоя «подружка» по лестничной клетке Нина Ивановна, та у которой ты берешь соль, и в беседах с которой рассасываешь дворовые сплетни, не вспомнит о тебе, до тех пор, пока ей не приспичит посплетничать?

И ехала ты с Домодедовской, с пересадкой на Новокузнецкой до Медведково, чтобы там, в аптеке, в которой «подешевле», накупить себе на свою жалкую пенсию и гроши, которыми снабжают тебя еще не до конца забывшие дети, какого-нибудь «Коронала», который «сегодня еще дешевле!». А потом долго будешь ехать назад, листая «7 дней» и поминутно закрывая глаза, вспоминая, что надо еще купить молока и хлеба, да и яиц не осталось совсем, а еще Нина Ивановна говорила, что где-то на Кантемировской дешево продают постельное белье — свое-то уже давно как прохудилось, и дальше, и дальше…

После всех своих похождений, ты засунешь в старые тапки свои опухшие варикозные ноги и будешь долго, сквозь очки, рассматривать дату на пакете молока. Потом почувствуешь легкое недомогание и сердцебиение, пойдешь прилечь в свою затхлую комнатушку, но по дороге поскользнешься и, ударившись виском о цементный порог туалета, на последнем издыхании просипишь:  «ссстервааа…»