Когда светит южное солнце, я ставлю его песню. Я смотрю на уплывающие облака, и его мелодия напоминает мне о тех местах, где я еще не был. Но он был там, это точно. Если бы не был – не смог бы написать такую композицию.

Я ставлю его песню и закрываю глаза. Чайки носятся недалеко от берега. Облака обнимают солнце. Оно прячется в своих лучах и купается в море.

Мир и спокойствие. Танцоры устали, но радость уходящего дня еще светится в их глазах. Они внимают дыханию южного солнца и несутся навстречу теплому вечеру.
Я открываю глаза. Солнце зашло. Но 6 минут 57 секунд оно жило во всех. В своем, южном, времени.

День начался с перетаскивания мебели — в кабинете постелили никому не нужный паркет (китайский ламинат, как сказали Шодик и Алиш). Мне каким-то образом досталось кресло шефа. Главное — не то, на чем сидишь, а то, чем думаешь.
Под вечер музыка не качалась, настроения не было.

Собирались в «радуге», хотя на самом деле это — «семицветик». Искандар порадовал.

Вечер заканчивался распитием кофе с молоком и поеданием торта. Старик под конец разошелся и стал тыкать всех зубочистками.

Ехали в машине Муса и орали. Зуботычили.

Поскользнувшись в душе и чуть не упав, я подумал, да зачем мне эти 70 тысяч в год, я ни за что не променяю их — Ленку, Муса и Сашку, маленькую Ксюшу, Старика, Далясика, Зуфу, Муфлона и Наталью, Исю и Парвину, Катю, Серегу, Галию, Дашу, Фалько, Лолу, Фрола, Андера, Кешу, Бадрика (Хачика), Алишера и Марину, Олегу, Олесю, Хафизу, Садию, Рухшону, Хурика (Пабло), Хусрава с Ниной и их дочуру, Артема, Марину и ее сына…

Главное — не то, чем думаешь, а то, как чувствуешь…

— Великий Гудвин, — сказала девочка, — мы пришли к тебе за помощью. Нам очень нужна помощь.
— Мне нужно сердце…
— А мне смелость…

Гудвин лишь вздохнул и произнес:

— Тебе нужно сердце? А тебе смелость? А что вы сделали, чтобы получить сердце или смелость? Или вы хотите все это за просто так?

А Алиса лишь посмотрела вдаль:

— А вот и тропинка. — Подумала она, — Она приведет меня прямо наверх… Но как она кружит! Прямо штопор, а не тропинка. Пойду-ка я лучше назад.

И увидев кролика испарилась. Машина неслась на огромной скорости. «ОГНЕБЕЗОПАСНО» гласила надпись сбоку. А кролик удивленно посмотрел на меня и сказал:

— Да ты в своем уме?
— Не знаю, — ответил я. — Должно быть в чужом

Но Королева! Королева снова лишь рассмеялась. Вот твое горе. Ты слишком рано стал взрослым. Ты пролез в Клуб Взрослых Людей безбилетником, а теперь хочешь пощады? Ты хочешь обратно в Зазеркалье? Ты ведь еще просто щенок, а не пантера. Не имеет смысла жизнь, даже если она находится в большом мире-клетке.

— Если ты будешь верить в меня, то я поверю в тебя. — Оправдываюсь я, но она меня не слушает. Она очень далеко. Там за четыре тысячи километров обогнув Голодную степь нежный запах прохлады и дождя сливается с горами. Там есть фонтаны, там живут цветные сны …

— Странный народ эти взрослые. Очень странный. — Маленький принц сидел у края небосвода. Он слушал сверчков.

180 сантиметров назад мы были одни. Мама, я тебе был так рад, и девять месяцев лили дожди… 180 сантиметров назад ты вышивала следы, по которым пройду я и встану у врат града небесной руды… Золотые дороги в холодном снегу, я хочу и могу быть живым …

Я проснулся в холодном поту. Я устал, но голос все твердил:

«По статистике Вы были самым сильным звеном этого раунда. Но команда выбрала Вас. Вы — самое слабое звено. Прощайте»

Снег в это время года для нее не редкость. И по заснеженным проспектам ей тоже не привыкать. Вот только живет она в другом городе. В том, где стоит их на двоих скамейка, где по субботам продают коктейли, где тепло и где пролетает лимузин главного человека ее страны мимо здания, в котором его ждут.

Еще она слышит слова, которые он ей говорил. Помнит свои письма про сквозняки и окна на седьмом этаже. Перечитывает его стихи. Разговаривает с ним по телефону, прикрывая рукой трубку и прячась в темноте от назойливых глаз.

А то бывает, пройдется с ним по этому городу. Поцелует в уголок губ. Обнимет, улыбнется. Вместе посмеются. Встретят друзей. Сходят куда-нибудь. А вечером он ее проводит до дома. Потом долго будет смотреть на ее окна.

Так было, есть и будет.

Изрядно подкрепившись и заправившись, вышли в ночь. Смеялись, покрикивали. Пошли в «портсаид». Шодику, обычно не на трезвую голову, нравится здесь. А сегодня ночью почему-то не понравилось.

Отправились в «диер». Обстановка, как на большой перемене в «славянском». Только лица еще темнее и пьянее. Шодик был снова заслан и снова вернулся ни с чем. Ему положительно не нравилось. Оставалось единственное решение.

Прошлись до «вастана». Зашли. Выпили. Запили. Еще. Шодику стало нравиться. Вот такой он КлабАналитик.

Сегодня выпал снег. Во второй раз уже. Я пил водку и делал сайт для gazeta.tj. Ниче не получилось, не смог отстоять свою позицию о концепции перед газетчиками. Махнул рукой «а ну нах…».

Пришли ребята. Водка кружила голову. В спертом воздухе офиса нависла непонятная канитель. Я и Банзай пошли прогуляться.

Вспоминали детство. Его и мое. Мы учились в одной школе. Только я его не помню. Он был старше. А я его не помню, но это ничего, потому как он не помнит меня тоже.

Я был школе последний раз 14 февраля, почти год назад. Он — летом 1999-го. Давно. Взяли на Дом Печати по бутылке (он — пива, я — шиповника, не рискнул мешать) и пошли.

По дороге вспоминали. Здесь жил мой одноклассник, здесь был такой магазин, а вот тута всегда была лужа и она есть.

В этом доме живет моя одноклассница. Вот в этом подъезде. Или в этом…может даже здесь. А черт с ней. Не помню…

Вон там был магазин «малыш», магазин «дильшод», киоск с мороженным… все было.

Больше нет.

!!! de mauvais mots sont bloqués par la rédaction !!!

Сегодня Зуфа не в духе. Ему все надоело. Он не может ни злиться, ни улыбаться. В разговоре постоянно ставил точки. Они как бы определяли, ограждали то, чего уже не вернешь.

А после пригласил пить водку. Сказал, что позовет всех. Как обычно.

Подходи буржуй, глазик выколю,
Глазик выколю, другой останется,
Чтобы знал, г…но, кому кланяться!

Шариков П. П.

Нас так приучили. Постоянное противопоставление себя им. Мы и они. Наши и ваши. Соперничество, вылившееся в проигранную холодную войну. Даже этот термин придумали они, а не мы. Но проиграли мы не только условную берлинскую стену, мы проиграли самих себя. Самих себя, как мы есть.

Я не собираюсь обсуждать достоинства и недостатки того или иного строя. Единственное, что может теперь волновать — способность оградить себя. Пусть уже не от тлетворного влияния, то хотя бы от пошлости, мелких порывов и педерастической демократии.

Война теперь идет в нас самих. Воюем против самих себя. А иногда и против всего мира.

И пусть победит сильнейший!

Зачет по физкультуре. И я снова опоздал. А она спортсменка, комсомолка и молодое личико:

— Эх, Саша, Сашечка, где же вы были?

«Саша, Сашечка» звякнуло в голове. Будто и не зачет это вовсе и знаем мы друг друга с детства. Люда, Людочка, Мила… Не мог я милая прийти раньше… Я ломал стену. Мне нужно было сломать стену, я не мог иначе. «Саша, Сашечка» — так просто по-житейски, по-людишески и ребенок я совсем, пришел с мамой к врачу, а он мне говорит, ну что же ты боишься, это ведь не больно — ты же мужчина.

Люда. Людочка. Мила… А как же вас-то зовут? У вас ведь наверняка есть медаль по плаванию. Дайте мне тоже медаль, я ведь сломал стену. Но мне не дают наград по очкам, за мной признают только чистые победы…