В Шереметьеве я был давно: последний раз приезжал из за границы. У международного терминала Шереметьева еще остался свой шарм. Маленький уютный советский аэропорт, доверху наполненный интуристами, ищущими такси и желающими узнать (если они первый раз в России): не ограбят ли их сомнительные медведи за рулем. Шереметьево как-то запомнился еще и по советским детективным фильмам, где заграничные злодеи переправляли через него свою контрабанду. Кроме этого, Шереметьево стал как бы вторым домом между поездками в Вашингтон и обратно.

Другое дело Домодедово — «Лучший аэропорт в Восточной Европе», — когда-то гласил рекламный постер на подъездах к аэропорту. Да, Домодедово стал таким. Он превратился в хороший аэродром, отвечающий всем стандартам международных авиаперевозок. Только вот, стал он каким-то чужим.

Когда-то Домодедово я всегда считал своим домом. Из него я регулярно летал в Душанбе и всегда знал где что в Домодедове находится. Теперь он стал другим. Недели полторы назад я стоял на взлетной полосе и встречал первый коммерческий рейс нового транспортного самолета ИЛ-96-400Т. А пока он подлетал, я кутался от сильного ветра и наблюдал за туркменскими, таджикскими, катарскими и другими авиалиниями, которые садились каждые насколько секунд. Теперь в Домодедове приземлится самый большой в мире пассажирский самолет Аэробус А-380. Девушке, которая заведовала пресс-службой Домодедова, и стояла рядом со мной, хотелось очень услышать комплимент по этому поводу. А я как-то пожал плечами, и сказал: «Знаете, Домодедово потерял свой шарм. Теперь это просто хороший стандартный европейский аэропорт». «Разве это плохо?», — недоумевающее посмотрела она на меня. И тогда я понял, что нельзя объяснить, что все вот так вот, а не по-другому. А уже при выходе из здания, я посмотрел на новый аэропорт, который по-прежнему строится в ширь и в глубь, как какой-то дядька закричал: «Парень, парень с камерой, вы не из Баку прилетели?». Я оглянулся, — дядькой оказался Полад Бюль-Бюль Оглы.

А вот в первом терминале Шереметьева я не был еще никогда. Оказалось, что он находится совсем напротив международного — через всю взлетную полосу. И в полпятого утра, ожидая петербургский самолет, я смотрел в мокрую от дождя даль взлетной полосы, в конце которой можно было разобрать здание с красной подсвеченной надписью: «Москва. Шереметьево. Терминал 2». И хорошо было бы сейчас все бросить, взять билет куда-нибудь в Аддис-Абебу, примчаться в терминал 2, выпить пива перед полетом, потом сказать таможенникам, что я лечу без багажа, и что прощайте — гудбай, может еще свидимся.

Ленинградский Пулково встречал дождем, кутавшимися работницами с рациями, каким-то неприятным ветерком и тем, что спать теперь не хотелось вовсе. Пулково говорил: «я Петербург, здравствуй, московский товарищ, не забудь улыбнуться и будь вежливым». Поэтому очень хотелось проверить: ну как там? анекдоты не врут?

Вика была симпатичной ленинградкой лет двадцати шести, с длинным волосами, спущенными в хвостик, держала три телефона в руках, еще одну папку, блокнот и ручку, а бэйджик, висевший у нее на груди, указывал, что она как-то относится к  «Северстали».

— Здравствуйте, Вика, — подошел я к ней и сказал так, как будто мы с ней выросли вместе, только вот на «вы» почему-то. — У вас тут осень совсем пришла, да?
— Ага! Так это вы, Александр, да?
— Ага! — довольно подтвердил я, — а что больше никого не будет?
— Нет, с Москвы никого.

Вика решала проблемы. Телефоны звонили попеременно каждую минуты. «Да, — отвечала она, — как пропуски не заказали? Вы в своем уме! Мы сейчас приедем, а нас не пустят. Да у меня тут 25 человек. Они же все голодные и злые». «Да, Александр Вадимович, да нет, все в порядке. Ну решим вопрос, конечно. Конечно, сейчас решу». Потом брала другой телефон, набирала номер: «Витя, слушай, Витя, там у меня ОСАГО куда-то со стола пропало… Да черт его знает. Я ведь всю ночь сегодня не сплю…».

Ленинградцы оказались и впрямь другими. Они весело тараторили, шутили, говорили, что «Московский проспект стоит», что «Невское время» (когда я спросил, что это такое — они посмотрели на меня, как на врага народов) сегодня пишет про доллар и инфляцию, а еще вот на Васильевском острове есть вкусный ресторан. Еще сегодня штормовое предупреждение, кто-то хотел поехать в Кронштадт, «на Рижском проспекте вчера такое было!» и еще кучу непонятных мне выражений. Кто-то объяснял мне как проехать к Ижорским заводам, что это в Колпино, недалеко от Пушкина, — я все равно не понимал.

Ну а после заводов, уже в ресторане где-то в Пушкине, я наконец выучил где что находится, и все расспрашивал как там поживает башня «Газпрома», что с удовольствием бы остался еще, только вот уже билет есть, — такая жизнь: за день туда и обратно. Ленинградцы рассказывали про «Невское время», что в Москве хорошо отдыхать, «ну а лучше куда подальше», что в Шушарах милицейские засады, а еще на Обводном канале они стоят, что за не пристегнутый ремень — сто рублей ( «а у нас все пятьсот» — похвастался я), что на Фонтанке есть хороший винный магазин. Официанты, разодетые в косоворотки наливали холодную водку, приносили борщ, грибы, что-то еще. Мне нужно было уезжать.

Пулково встречал баннером «5 канала», который из просто петербургского теперь превратился в федеральный. Внутри носились оголтелые таджики, лихорадочно ищущие рейс в Душанбе и перевязывающие тюки с каким-то барахлом. По стеклу зала отлета забарабанил дождь и я вспомнил, что сегодня штормовое предупреждение, и что скоро снова увижу Домодедово, и что можно было бы плюнуть и остаться: позвонить Петроградскому и спеть с ним сплинов, он бы мне Фонтанку показал с винным магазином, а потом обсудили бы мы как там теперь, в Душке…