Жилкин был давно в отставке. Он был в отставке настолько долго, что уже начинал забывать свои боевые успехи, кои у него, несомненно, были. Уже прошло немало времени с тех пор, как, став полковником, в генштабе ему тактично намекнули о пенсии. Что делать на пенсии полковник Жилкин себе мало представлял, но знакомые предложили преподавательскую (бумажную) работу на кафедре. Так он стал старшим преподавателем тактической подготовки при кафедре университета. Бумажная работа его вовсе не прельщала, но делать было нечего: кроме полковничьей пенсии у него появилась возможность получать дополнительный оклад и не умереть со скуки на гражданке.

В трудные минуты нудной работы с папками и подписями в документах, он хотел, наверное, кричать: «О-ох! Закапали! Бравого бойца кавалериста!». Но он не кричал, так как сдержанность и хладнокровие отработал еще в Афганистане и Таджикистане. В 201 Мотострелковой Дивизии, в одном из таджикских приграничных кишлаков работа была поинтереснее, хотя и напряженнее. И как-то раз, узнав, что в аудитории сидит слушатель из той солнечной страны, раздухарился и рассказал о человеке, который подорвался на гранате из-за своей халатности и бездарном отношении к оружию. Прапорщику Юсуфу было почти столько же, сколько и сидящем в его кабинете студентам. Отрабатывая профессиональные навыки и боевую выучку на одном из учений, он вытащил настоящую гранату и уже выдернул чеку, когда кто-то сзади на него заорал. Юсуф растерялся, но уже было поздно – колечко-чека от смертоносной РГД-5 повисла на указательном пальце. Взрыв слышали многие, но ничего страшного не заподозрили, потому как, на учениях непременно должны рваться снаряды и сверкать пули…

В Афганистан он заходил одним из первых через Термез. Тогда, еще будучи майором Вооруженных Сил Советского Союза, его потрясли грохочущие горные реки и местные жители, которые одевались в чалмы, точно также, как он читал об этом в книжках. И переходя на понтонах Амударью в Афганистан еще не сознавал, какую роль сыграют в его жизни настоящие боевые сражения с моджахедами противоположной стороны.

Отставной полковник Жилкин знал не понаслышке о взятии Дворца Амина, так как сам принимал в этом участие, пусть даже и косвенное. Он был в прикрытии у специалистов из «Альфы», которые непосредственно выполняли всю грязную работу. За эту операцию он получил подполковника и еще две медали, которые иногда надевал на торжественные мероприятия. И когда с позором наши войска выходили, он глубоко огорчался за то, что некоторые высшие чиновники министерства обороны, уже тогда трещавшей по швам страны, фактически, предали все начинания великой державы. Но от него ничего не зависело во всей этой смуте: он просто выполнял приказы и ослушаться ему мешал воинский устав. После, он уехал домой, в свою спокойную московскую квартиру, где его уже давно заждались жена и дети. Но, однажды побывав в Средней Азии, он уже не мог туда не вернуться и уехал служить в «новое» государство Таджикистан в неизвестную москвичам 201 дивизию.

В Душанбе у него был приличный оклад для «новой реальности», потому как год в горячей точке считался за два. Жилкин успел полюбить Душанбе за его спокойный нрав и великолепное солнце, которого не было в России. Ему нравились восточные женщины: всегда гостеприимные и, по свойской им манере, закрытые для «чужих людей». А приехав в 2001 году обратно домой, он понял, что уже никогда туда не вернется. Он отслужил положенное, прошел «свою» войну и теперь нужно было привыкать к повседневной жизни на гражданке. А привыкать к гражданской жизни уже было нелегко, и кафедра, явилась для него своеобразным спасением от обыкновенной жизни гражданина. Хотя военная кафедра не заменяла полностью все прелести армейской службы, иного выхода не было.

На воинской кафедре работали не только люди уже служивые, было много и таких, кто до этой организации про армию читал лишь в анекдотах и смотрел фильмы вроде «белого солнца пустыни». В основном, это были секретарши, которые занимались исключительно бумагами и телефонными звонками. Зарплата, конечно не ахти какая, но все же работа. Среди женщин уже в возрасте, на кафедре работала и Наташа. Ей было всего лишь под тридцать.

Наталья обладала великолепным бюстом, за что пользовалась популярностью не только среди офицеров, но и студентов. Она знала это наверняка, и всякий раз проходя мимо взводов на утреней поверке, студенты-бойцы оборачивались и восхищенно делились непристойными впечатлениями. Наташе это даже нравилось и она не старалась этого скрывать, изящно подыгрывая своей своенравной походкой и лишь улыбаясь в ответ. Студенты же считали ее превосходным экземпляром, который только может быть в  «армии».

Не нравилось это лишь одному Жилкину. Впрочем, все отставные полковники, которых бойцы называли старыми хрычами, также считали ее поведение слишком уж вызывающим. Так же, как и Жилкин они придерживались консервативных взглядов и будь такое у них в роте, непременно сделали ей выговор. Наталья явно не была согласна с их доводами и, всякий раз, старалась высказать им свое презрение. Но армия ей даже нравилась. Нравилось и то как, своеобразно старались ухаживать за ней офицеры помоложе.

А работы иногда скапливалось нешуточное количество. И эта работа главным образом ложилась на секретарш, которые даже завидовали в душе, подполковникам и полковникам — ведь они только уделяли место приказаниям. Иной раз приходилось принимать начальство сверху: именно тех штатских, которые и организовали кафедру. Тогда уж день точно был неспокойным, ведь гражданские начальники со свойственным им характером любили наведываться без предупреждения, как это, собственно, случилось не так давно. День вроде бы начинался спокойно, но вдруг, начальник военной кафедры товарищ полковник Костюшко выбежал из своего кабинета и лихорадочно стал давать указания, что и как. Как назло, именно в такую минуту никого не было на своих местах и их пришлось быстро разыскивать. В это время, подполковник Вашкевич в аудитории 414 учил уму-разуму студентов и собрал со всех по 100 рублей за возможность уйти с самоподготовки и еще по 300 за сдачу будущего зачета по огневой.

Судя по всему, Вашкевич не ожидал приезда высокого начальства в столь неподходящий момент. Когда в аудитории распахнулась дверь, он было уже хотел крикнуть, на того, кто посмел нарушить лекцию, но увидев, товарища Костюшко с незнакомыми людьми в дорогих галстуках поперхнулся и ничего не произнес. Костюшко тут же представил своих гостей всем сидящим и стоящим и приказал долго жить. Гости что-то шепнули на ухо товарищу полковнику и он одобрительно кивнул. Из всей делегации в комнату зашел только толстенький человечек с портфельчиком. Вашкевич уловил всю важность минуты и сказал:

— Ну что ж. Я выйду, а вы тут поговорите пока, — и растеряно добавил, — наверное.

Человечек одобрительно кивнул и стал рассказывать о трудностях создания кафедры при университете и задавать провокационные вопросы студентам. В конце своей речи он задал самый провокационный вопрос какой можно было только слышать:

— Товарищи студенты! — Продекламировал он. — Ну пока никого нет, скажите честно, берут у вас деньги за зачеты? — и с удовольствием расплылся в улыбке.

Товарищи студенты замялись некоторое время и тут же хором отрапортовали: «Ну что вы! Товарищ инспектор! Как можно! Конечно… нет!». Делегация удалилась восвояси. В аудиторию зашел еще больше улыбающийся Вашкевич и сказал, что мы молодцы, не подводим начальство и все такое.

Сегодня денек выдался на удивление спокойный. Только вот сверху прислали директиву, в которой предписывалось указание следующего характера: если студента отчисляют в военной кафедры — его отчисляют с университета. Такой расклад не мог понравиться студентам-бойцам, но поделать было нечего. По кафедре поползли слухи и разногласия. Кто-то туже хотел написать добровольную, пока еще не поздно, о выходе из всей этой грязной игры и убраться с кафедры к чертовой матери. Больше всех этот вопрос тяготил студента-бойца Прокина, который учился на факультете психологии.

Психолог Прокин поступал на кафедру, также как и большинство, лишь для того чтобы получить возможность не служить в настоящей армии. Он решил для себя так, всегда ведь можно написать заявление и уйти. Теперь он попал в такую мерзкую ситуацию, что возможности покинуть армейскую организацию ему никто не оставлял. Целый год он ходил и просил у всех совета, оставаться ему или нет. Теперь он с ужасом подумал, что партию придется играть до конца. Прокин относился ко всему со столь выдержанным хладнокровием, за что получил кличку «Бравый Солдат Прокин». На это же раз хладнокровие исчезло в неизвестном направлении и он растерялся, быть может, первый раз за всю свою жизнь. Он, вдруг, осознал всей полнотой своего психологического ума пословицу, в которой говорилось, что промедление смерти подобно.

Впрочем, офицеры были даже довольны таким решением людей в дорогих галстуках. Это давало им почву установить четкий прейскурант цен на прогулы, отгулы и экзамены всех видов и мастей.

Кафедра научила многих стать экономистами в той или иной степени. Решение было окончательным и опротестованию не подлежало. А на стенде все также красовался слоган: «Солдат — защитник своей родины!»