Васильевский спуск стоял. Злые автомобилисты сигналили, мигали фарами, кричали в открытые окна. Они жаждали попасть домой. Только вот Красная площадь никуда не спешила, а подсвеченный ночной ГУМ отражался переливами на ее мокрой брусчатке. Площадь была оцеплена.

ГУМ работает до десяти. Такое правило у них, чтобы можно было распродать национальных безделушек с фотографиями президентов на матрешках задержавшимся туристам, которые с радостью фотографируются у фонтана, где принято встречаться, если ты окончательно заблудился. Еще, конечно, в универмаге есть выставочные залы, и даже подиум для показа мод. Когда-то давно все это украшало социалистическое убранство, а портные показывали новые коллекции для примерных советских граждан.

Если бы туристы знали, что где-то там, в дебрях этого магазина в столь поздний час какие-то австрийские производители безумно дорогой бижутерии отмечают пятилетие своего безумно дорогого бизнеса в России, — они непременно захотели бы заглянуть за закрытые шторы. Ну, хотя бы одним глазком, ведь там, наверняка, будет шампанское, эстетский бомонд и, конечно же, вкусное угощение. Это лучше, чем смотреть на кутающихся военных, которые зачем-то оцепили Красную площадь.

Я не входил в бомонды. Я вообще никуда не входил и даже не носил безумно дорогой бижутерии. Из красивых безделушек, которыми я мог бы похвастаться, была только маленькая удобная ручка в стиле «паркер». Впрочем, на ручке был логотип «Рица», а это значило, что ручку я нашел в отеле.

— Александр, этау выа? — спросила Алина, и по тому, как она говорила, чувствовалось, что к бомондам она имеет непосредственное отношение, — о божеа мой! — хлопнула она в ладоши и оглядела меня сверху вниз.
— Это я, — сказал грустно я и понял, что Алина знает про ручку в кармане, которую я одолжил в отеле, где останавливался Обама летом, и что с утра я ничего не ел, поэтому просто злой. На показы мод нормальные люди не приходят в мокрой от дождя куртке, они причесываются и бреются, и вовсе не показывают своим видом, что сильно голодны, и что метро, оказывается, закрывается в час ночи.
— Ну ладнау! — простила она меня, — мы вас так ждалиа, там же с президентом нужнау поговорить. Ну вы панимаетеа. Он вам про бизнес расскажет. — Сомкнула руки в замок Алина и похлопала глазками, — мы выпускаемма браслеты… вы их видели? — но, посмотрев еще раз на мое небритое голодное лицо, тут же добавила, — так вот, сегодняу у нас презентацияу нашей презентации... Сорри за тафталогияу…

Для Алины я был слишком скучен и безвкусен. Моя одежда вызывала у нее искреннюю дрожь, и, возможно, она простила бы меня, если бы я выучил, что рисунок Хеймессена на браслете — это, безусловно, гениально. Она приветствовала серьезных женщин в декольте (некоторые были не так дурны, кстати), дорогие духи которых застилали глаза, и их кавалеров. Были и кавалеры, которым подходили только кавалеры. Они целовались с Алиной и весело друг дружке кричали: «приветприветпривет! Алиночкау! ты виделау последнюю коллекцию? супер, дау?». К ним подбегали фотографы, а кавалеры, которым подходили только кавалеры, демонстрировали свои бицепсы, трицепсы и кулаки, обвешанные золотыми кольцами.

Пока австрийский президент ходил где-то в кулуарах, я отбирал у официантов тарелки с бутербродами и запивал все это шампанским в тонких бокалах и каким-то соком. Все было точно так, как показывает «Фэшн ТВ», собственно он стоял рядом со мной и расспрашивал каких-то разодетых ребят.

Никита был прав. На светских вечеринках всегда весло, можно чего-нибудь перекусить и выпить. И, как правило, там получаются всякие казусы. «Ну, ты представляешь, как можно не пить на вечеринках, а? — как-то сказал он, — там же халява: черная икра, лобстеры, канапе. Это серьезное испытание: просто стоять и ничего не жевать. Но только не увлекаться, — серьезно поднял он палец вверх. — Вот как-то стою я с камерой и штативом в одном из клубов. Уже всех записали. Скучно. Тут вдруг я чувствую, что штатив с камерой на меня падает. Я конечно, думаю, ну все, дорогущая штуковина разобьется и прыгаю на пол, чтобы ее поймать. И уже на полу, когда я ее поймал, я понимаю, что это не камера на меня падала, а я на камеру».

У Никиты, правда, есть целая система как пить коньяк каждый день и не стать алкоголиком. Он бы смог написать целую книжку на эту тему не хуже Дейла Карнеги, но пока Никита отрабатывает всякие новые приемы.

Никиту первый раз я увидел развалившимся на заднем сидении автомобиля. «Привет, сказал он, — это ты Саша». «Ага, это я, — сказал я». И когда мы начали ехать, он вытащил бутылку коньяка и первым делом предложил мне. Я посетовал, что мол не могу, работа еще. Тогда он протянул ее водителю. Водитель тоже был не в настроении. «Ладно, — сказал грустно Никита, — скучные вы какие-то». И пока мы ехали в Подольск, чтобы послушать рассказы местных стражей порядка о том, какая у них хорошая раскрываемость, Никита рассказывал, попивая коньяк, что на гламурных тусовках работать очень сложно. А контингент совсем жуть! «Гламур, ёпт! — серьезно подытожил он».

В местной подольской милиции от коньяка уже ничего не осталось и Никита совсем заскучав, развалившись уже на милиционерском стуле сказал: «Скучно что-то, пойду-ка я перекурю, что ли». «Только не кури ничего запрещенного, — с опаской ответил я, — тут милиция кругом».

Ну а на обратной дороге, он вытащил кефир «Активию» и рассказывал, что на тусовки нужно обязательно носить ее с собой: «ты понимаешь, там же активные полезные бактерии данолактис. Они тебе хорошо в животе делают. Вот у тебя голова болит — долбани «Активии»! Если много коньяка — долбани «Активии»! Если жизнь вообще грустна, да чего там — долбани  «Активии»!».

В ГУМе «Активии» не было. Не было там и коньяка. Зато был подиум, дорогие одинаковые девушки, которые подходили ко мне вплотную к концу подиума и агрессивно рекламировали браслеты. Девушки были прекрасны, а публика гоготала от счастья. Правда вот австрийский браслет купить вовсе не хотелось, хотелось только есть. «Гламур, ёпт! — сказал я грустно и опрокинул чуть шампанского».