Веселый французик Кристиан Шмидт, потомок семейства Шмидтов, говорил с явно не английским акцентом:

— Вэл, нов вы шэл ток эбаут инвэстмент рискс. Ай вонт ту интродьюс ю сам квэшченз энд проблемз.

После этого он расплылся в улыбке. Это был настоящий француз — выходец с той самой старушки Европы: в элегантном клетчатом пиджаке, полосатой рубашке и неплохим галстуком, заправленном, почему-то, кончиком в брюки.

— Вы хэв сэверал кантриз, аз зэ экзэмпл, — все также напористо продолжал он, как будто это он тот самый изобретатель вечной батарейки и теперь с триумфом демонстрирует свои формулы невеждам-коллегам. — О'кей, вы кэн мэйк сом классификэйшн: бэд кантриз, гуд энд ансертн. Соу, сом ерз эгоу ай воркд выз «Рено» компани. Зэйр мэнэджмент воз нот шуа хау ту эдванс зэа бренд он Рушиан (это так Россия называется, с акцентом) маркетс.

Люди записывали, внимательно делали пометки. У них даже были вопросы. Вопросы были и у меня:

— Хау эбоут ю, из Раша гуд, бэд ор ансертайн кантри?

Француз посмотрел внимательно, легонько оскалил зубы и сказал, что этот вопрос «вы шэл дискас он зэ нэкст лекшн». И все так складно и красиво получалось: здесь были «бэд кантриз», там формулы и «кантриз выз либерал, демократик и нэшиналистик режимз». И вообще, чтобы куда-либо вкладывать «ферст оф олл, вы шэл би либо оптимистик, либо совсем писсимистик», а вообще это качество самое главное если вы десижн-мэйкер.

Он говорил кучу интересных и практических вещей, если, конечно, у вас есть «мани». Ведь, «мани», а еще лучше своя собственная корпорация по переработке мазута, да и производство машин — тоже неплохо. Вон есть же  «Рено».

— О, сори, — сказал француз и полез в карман шахматного костюма за телефоном. — Ви, ви. Но, же не пура па. Шез мон мэтна ле лексьен, же рапелера. — А потом снова извинялся и запутывался в слайдах. А я думал, что французский мне все же очень нравится:

— Же не се па. О шонзэлизэ, о шонзэлизэ. Мэ ля ньуи, а миди, тара-тара-тара-та-та, о шонзэлизэ. — Тихо пропел я себе и вспомнил, что летом Муслим тоже знал английский язык, да и сейчас, наверное, знает. после стакана «Шохоны» (Shokhona): «О'кей, Кристи, мы гоу ту Порт-Саид. Райт нау. О'кей?».

Это он Кристи говорил. Кристи — дочь посла Америки в Грузии, Джорджии, т.е. После «Шохоны» Муфлон говорил на английском совершенно свободно, а я обнаружил неведомую доселе способность говорить на французском. Французский — это три с половиной литра пива «Сим-Сим» (Sim-Sim). Наверное, французам стоит вкладывать «ларжент» в  «Сим-Сим».

Кристи отвечала нечленораздельно. А Муфлон повернувшись с переднего сидения вещал о международной обстановке и что «Раша, т.е. мы, и Америка — фрэндс, еа, Кристи!». Кристи отвечала нечленораздельно. Я не понимал сути разговора, также как и таксист, и решив разрядить обстановку понял, что совершенно не могу говорить ни на русском, ни на английском и долго подбирав слова с ужасом выговорил:

— Кристи! Сон але э ля Курутоб.

Муслим по случаю важности произнесенной мной фразы закончил с международной обстановкой и перешел к более важным вещам:

— О! Кристи! Завтра вы гоу, — и не найдя подходящих слов повернулся ко мне для справки, — хоу из ит сэй, вэн вы гоу Курутоб?
— Ит. — Выдавил я.
— Точно! Ит! — Завтра вы гоу ит Курутоб, Кристи. Ду ю ноу Курутоб?..

Вечером уже было темно. Теперь уже рано темно. И на душе очень здорово, что Муслим знает английский язык, а Шодик немецкий или китайский. «Зыс из э тэйбл» — хотелось сказать с акцентом. русским, «нау, ай лив ин.», «ай ноу инглиш вэри вэл», «ай ам э гуд бой, ай эм», «ай вонт ту гоу хоум, бат ай хав сом бизнес».

И только подсвеченный плакат знал все: «Renault. Работа на заводе».