Город Маскав. Архив

8
Окт 09

Северо-запад

  Zhik, город

В Шереметьеве я был давно: последний раз приезжал из за границы. У международного терминала Шереметьева еще остался свой шарм. Маленький уютный советский аэропорт, доверху наполненный интуристами, ищущими такси и желающими узнать (если они первый раз в России): не ограбят ли их сомнительные медведи за рулем. Шереметьево как-то запомнился еще и по советским детективным фильмам, где заграничные злодеи переправляли через него свою контрабанду. Кроме этого, Шереметьево стал как бы вторым домом между поездками в Вашингтон и обратно.

Другое дело Домодедово — «Лучший аэропорт в Восточной Европе», — когда-то гласил рекламный постер на подъездах к аэропорту. Да, Домодедово стал таким. Он превратился в хороший аэродром, отвечающий всем стандартам международных авиаперевозок. Только вот, стал он каким-то чужим.

Когда-то Домодедово я всегда считал своим домом. Из него я регулярно летал в Душанбе и всегда знал где что в Домодедове находится. Теперь он стал другим. Недели полторы назад я стоял на взлетной полосе и встречал первый коммерческий рейс нового транспортного самолета ИЛ-96-400Т. А пока он подлетал, я кутался от сильного ветра и наблюдал за туркменскими, таджикскими, катарскими и другими авиалиниями, которые садились каждые насколько секунд. Теперь в Домодедове приземлится самый большой в мире пассажирский самолет Аэробус А-380. Девушке, которая заведовала пресс-службой Домодедова, и стояла рядом со мной, хотелось очень услышать комплимент по этому поводу. А я как-то пожал плечами, и сказал: «Знаете, Домодедово потерял свой шарм. Теперь это просто хороший стандартный европейский аэропорт». «Разве это плохо?», — недоумевающее посмотрела она на меня. И тогда я понял, что нельзя объяснить, что все вот так вот, а не по-другому. А уже при выходе из здания, я посмотрел на новый аэропорт, который по-прежнему строится в ширь и в глубь, как какой-то дядька закричал: «Парень, парень с камерой, вы не из Баку прилетели?». Я оглянулся, — дядькой оказался Полад Бюль-Бюль Оглы.

А вот в первом терминале Шереметьева я не был еще никогда. Оказалось, что он находится совсем напротив международного — через всю взлетную полосу. И в полпятого утра, ожидая петербургский самолет, я смотрел в мокрую от дождя даль взлетной полосы, в конце которой можно было разобрать здание с красной подсвеченной надписью: «Москва. Шереметьево. Терминал 2». И хорошо было бы сейчас все бросить, взять билет куда-нибудь в Аддис-Абебу, примчаться в терминал 2, выпить пива перед полетом, потом сказать таможенникам, что я лечу без багажа, и что прощайте — гудбай, может еще свидимся.

Ленинградский Пулково встречал дождем, кутавшимися работницами с рациями, каким-то неприятным ветерком и тем, что спать теперь не хотелось вовсе. Пулково говорил: «я Петербург, здравствуй, московский товарищ, не забудь улыбнуться и будь вежливым». Поэтому очень хотелось проверить: ну как там? анекдоты не врут?

Вика была симпатичной ленинградкой лет двадцати шести, с длинным волосами, спущенными в хвостик, держала три телефона в руках, еще одну папку, блокнот и ручку, а бэйджик, висевший у нее на груди, указывал, что она как-то относится к  «Северстали».

— Здравствуйте, Вика, — подошел я к ней и сказал так, как будто мы с ней выросли вместе, только вот на «вы» почему-то. — У вас тут осень совсем пришла, да?
— Ага! Так это вы, Александр, да?
— Ага! — довольно подтвердил я, — а что больше никого не будет?
— Нет, с Москвы никого.

Вика решала проблемы. Телефоны звонили попеременно каждую минуты. «Да, — отвечала она, — как пропуски не заказали? Вы в своем уме! Мы сейчас приедем, а нас не пустят. Да у меня тут 25 человек. Они же все голодные и злые». «Да, Александр Вадимович, да нет, все в порядке. Ну решим вопрос, конечно. Конечно, сейчас решу». Потом брала другой телефон, набирала номер: «Витя, слушай, Витя, там у меня ОСАГО куда-то со стола пропало… Да черт его знает. Я ведь всю ночь сегодня не сплю…».

Ленинградцы оказались и впрямь другими. Они весело тараторили, шутили, говорили, что «Московский проспект стоит», что «Невское время» (когда я спросил, что это такое — они посмотрели на меня, как на врага народов) сегодня пишет про доллар и инфляцию, а еще вот на Васильевском острове есть вкусный ресторан. Еще сегодня штормовое предупреждение, кто-то хотел поехать в Кронштадт, «на Рижском проспекте вчера такое было!» и еще кучу непонятных мне выражений. Кто-то объяснял мне как проехать к Ижорским заводам, что это в Колпино, недалеко от Пушкина, — я все равно не понимал.

Ну а после заводов, уже в ресторане где-то в Пушкине, я наконец выучил где что находится, и все расспрашивал как там поживает башня «Газпрома», что с удовольствием бы остался еще, только вот уже билет есть, — такая жизнь: за день туда и обратно. Ленинградцы рассказывали про «Невское время», что в Москве хорошо отдыхать, «ну а лучше куда подальше», что в Шушарах милицейские засады, а еще на Обводном канале они стоят, что за не пристегнутый ремень — сто рублей ( «а у нас все пятьсот» — похвастался я), что на Фонтанке есть хороший винный магазин. Официанты, разодетые в косоворотки наливали холодную водку, приносили борщ, грибы, что-то еще. Мне нужно было уезжать.

Пулково встречал баннером «5 канала», который из просто петербургского теперь превратился в федеральный. Внутри носились оголтелые таджики, лихорадочно ищущие рейс в Душанбе и перевязывающие тюки с каким-то барахлом. По стеклу зала отлета забарабанил дождь и я вспомнил, что сегодня штормовое предупреждение, и что скоро снова увижу Домодедово, и что можно было бы плюнуть и остаться: позвонить Петроградскому и спеть с ним сплинов, он бы мне Фонтанку показал с винным магазином, а потом обсудили бы мы как там теперь, в Душке…

19
Сен 09

Письмо Либелулле

  Zhik, город

Одна моя замечательная знакомая, с недавних пор покинувшая родной Душанбе, перебралась в провинциальный город П, что раскинулся аккурат где-то в Подмосковье. Я не часто там бываю, но теперь хорошо представляют, что в городе П происходят неладные вещи. И чем больше рассказывает Пипистрелла, тем загадочней, на самом деле, обстоят дела. Это письмо ни в коем случае не должны перехватить, иначе...

Идея одного злодея

Моя дорогая,
Спешу сообщить тебе секретную информацию, о которой никто пока не ведает. И если только бабульки-перехватчицы не завладеют письмом раньше тебя, — значит мы спасены. Не спеши сдаваться и думать, что мозг твой после рабочего дня слишком утомлен, чтобы терзать его сомнительными историями. Сделай над собой усилие и тебе воздастся! В подмосковном городе П, в котором я временно проживаю, настроения становятся все более недружелюбными и скверными. Люди перемещаются по улицам мелкими пробежками, стараясь не заглядывать друг другу в глаза, будто что-то вот-вот раскроется, выползет наружу какая-то зловещая правда и перечеркнет привычную для них картину нарочито-налаженной жизни. С ними на сцене городского спектакля контрастируют особи, вроде женской наружности, но брутального духа и с прищуренным вызовом во взгляде. В этих созданиях можно без труда разглядеть принадлежность к одному клану: их одежда кричит пастельно-выгоревшими тонами об идейной солидарности. Бесформенными неприметными пятнами они твердо шествуют по городу, чувствуя себя на своей территории. Они провозглашают свое мировоззрение в очередях, автобусах, магазинах и местах общественного скопления. Кстати, те самые места так прозвали благодаря назойливой манере этих созданий заполнять их себе подобными, но неспроста, а потому, что так прописано в их уставе. Их абсолютное время это будни 6:00—17:00, когда они закладывают фундамент своего государства. Их громогласный манифест в это время трубит отовсюду, но для тех, кто не на их волне, он почти неразличим, и сливается в неоднородный поток говора-ора в батонно-вязаноберетном контексте.

Нет, это не бабушки-душеньки из русского фольклора и не дамы постбальзаковского возраста, достойно доживающие свой век с внуками, книгами или увлеченьями. Это бабульки, у которых нет увлечений, нет семьи, как нет прошлого или индивидуальности. Сдается мне, что их попросту клонируют в лаборатории, расположенной в городе П, и что весь этот неуемный процесс есть не что иное, как планомерное захватничество пространства обитания человека.

Какой-то дядька из другого измерения пытается заполучить власть на земле. Начать он решил именно с Подмосковья, дислоцируя свои войска на периферии, чтобы столицу было брать легче. Его армия состоит из вышеупомянутых созданий, а штаб-квартира находится в городе П. Его лаборатория выпускает своих трафаретных солдат, предварительно снабдив их программой видения мира по стереотипу одной склочной бабищи, из тех, что коня на скоку если и не остановит, так раздавит. Цель — негативной энергетикой ослабить бдительность горожан и занять как можно больше точек в парках, магазинах, общественном транспорте. С 6 утра злодей отправляет своих детищ в электрички, когда люди едут на работу в столицу. Вездесущие бабульки оккупируют все места и, как результат, еще одна цель поражена: пассажиры выталкиваются из вагонов на подкошенных ногах и со сломленной верой в прекрасное будущее идут работать. Позже создания возвращаются на места и расползаются по уже занятым точкам, чтобы время от времени напоминать народу о своем режиме.

Послание мое к тебе такого рода, дорогая: пришли, пожалуйста, со своей Планеты Стрекоз голубой вертолет и пару профессиональных волшебников. Одному из них потребуется ночью прокрасться в лабораторию, нейтрализовав бабулек-сторожей, и предать космосу злополучный конвейер. Тем временем с его коллегой мы ворвемся в штаб-квартиру злодея и выкрадем матрицу.

Засим целую,

Pipistrella

22
Авг 09

Махмуд

  Zhik, город

Кресло удобно откинулось, и перед глазами появился набор бормашин. Где-то сзади лежали иголки, набор каких-то отверток, пачка маленьких капсул с неизвестной жидкостью и еще много всяких непонятных мне вещей. А если перевести взгляд чуть вверх — можно было наблюдать чистый белый потолок. И я подумал, что во всех стоматологических кабинетах нужно встраивать телевизоры в потолки, — так было бы нескучно ожидать, пока тебе поставят пломбу. Несмотря на то, что рядом лежали щипцы, было вовсе нестрашно. Страшно было в Душанбе.

— Так, так, так, — сказала молодая девушка-врач с повязкой на лице, и от этого она становилась еще симпатичней и загадочней. — Вы, видимо, давно не были у врача?
— Давно, — довольно сглотнул я слюну.
— Ну хорошо, сегодня пломбируем двадцать третий и двадцать четвертый. Начнем.

Она взяла пинцет, и под щекой почувствовался чуть заметный укол. Я сжал кулаки.

— Вам больно? — спросила она.
— Нет. Ничуть не больно, — чувствовал я как начинает тяжелеть челюсть.
— А почему вы так напряжены?
— Я жду, когда вы мне сделаете укол.
— Я его уже сделала несколько минут назад.
— Правда? — не поверил я. — А где шприц, где пузырек с наркозом?

Девушка отодвинулась, поправила перчатки и, вероятно, улыбнулась:

— Вы, видимо, очень давно не были у стоматолога.

Вот как-то Шодик написал, что Муфлон теперь стоматолог. И пока мне сверлили зуб, я представлял что бы было, если бы сейчас рядом сидела не девушка, а Муфлон с марлевой повязкой. Он бы сначала посмотрел на мои зубы, и сделал бы замечание, что курутоба нужно есть меньше. А теперь вот, придется удалить двадцать третий, — такая жизнь. Потом достал большой шприц, надел бы на него иголку, затем воткнул бы ее в пузырек с анестезией и пояснил бы, что сейчас будет чуть-чуть больно. И если это еще можно было вынести, то Муфлона, берущего в руки здоровенные клещи, перенести было никак нельзя.

— Ну вот, двадцать третий готов, — спокойно сообщила девушка-врач, и я разглядел ее лицо.
— Знаете, — сказал я, представив Муфлона с клещами рядом, — у меня друг тоже стоматолог. ( «Ага!» — радостно сообщил рядом стоящий Муфлон)
— Он тоже пломбирует?
— Я точно не уверен, но, наверное, он по удалению специалист.
— А кто вам удалил глазные зубы?

Махмуд был стоматолог. В двухтысячном или две тысячи первом году в Душанбе еще не было стоматологических клиник. Зато была поликлиника, которая находилась между таджикским МВД и техническим университетом. Когда-то давно, еще в советское время, у этого учреждения существовала приставка «детская». Именно поэтому она примечалась огромными витринами с детскими рисунками, то ли карандаша, у которого заболел зуб, и он никак не хотел его удалять, то ли какого-то мальчика, который ел слишком много сладкого. Именно там работал Махмуд, в кабинете которого красовалась огромный стенд с клятвой Гиппократа. Впрочем, Гиппократ у таджикских стоматологов, видимо, окончательно потерял авторитет, и поэтому заглавие было заклеено бумагой с надписью «Клятва Абу Али ибн Сино».

Махмуд был незаменимым. Он не специализировался только на чем-то одном. Махмуд сверлил, удалял, резал десны (если нужно), оперировал, исправлял прикус и даже изготавливал протезы. Он был настолько известен, что когда я говорил: «Махмуд сказал…», «Махмуд посоветовал…», «Махмуд считает…», все тут же отвечали: «Э! Это же Махмуд! Как он поживает! Он и мне зубы делал. Махмуд знает, передавай привет. Скажи, что тетушка Рустама (или Тимура, или Далера) пила чай и неправильно укусила лепешку. Теперь у нее флюс. Спроси чё делать?».

Махмуд крутился как мог. За дополнительную плату он изготавливал суперсовременные протезы (он так и говорил: «суперсаврименний, хароший!»), которые стоили бешеных денег по тем временам: около семидесяти долларов, что теперь совершенно смехотворно. Еще у Махмуда были постоянные клиенты (в том числе и мои родители), видя которых он тут же выгонял всех из кабинета и зарабатывал деньги. Махмуд мог бы даже выпустить пластиковые вип-карты, но тогда еще в Душанбе слово «кредитка» выглядела чем-то далеким и суперсовременным, что дойдет до таджикской столицы еще нескоро.

Мне было жутко. Я сидел в стоматологическом кресле, и наблюдал, как Махмуд надевает на лицо марлевую повязку. Еще пару дней назад он мне сообщил, что глазные зубы растут неправильно, поэтому единственное, что оставалось — это удаление. Да, Махмуд кардинально решал проблемы. Затем Махмуд натягивал перчатки и распаковывал шприц. От этого становилось еще страшней, потому что телосложение Махмуда было совсем как у Муфлона.

— Знаете, — тогда жалобно сказал я, — может можно без удаления?
— Нет. — Твердо ответил Махмуд, кардинально решающий зубные вопросы. — Послушай, парень, несколько напряженных минут — и прикус у тебя будет красивый. Это я тебе точно говорю. Такой большой, а боишься!

Было поздно убегать, потому что подмастерья Махмуда — две девушки-практикантки тоже с повязками, вжали меня в кресло. И пока он колдовал щипцами, каким-то резаком, практикантки внимательно слушали его объяснения. Махмуд командовал: «Держите его! Вот видите, — это нерв, он упирается в пульпу. Сейчас, парень, уже почти все».

— Так кто удалил вам зубы? — переспросила девушка-врач.
— Это было давно. Знаете, я еще в школе учился. Был один известный врач, — начал было я рассказывать историю вопроса, но понял, что это будет очень долго и не вполне понятно.
— Ясно, — сказала девушка-врач, — двадцать четвертый готов. Завтра я сделаю другие.
— Спасибо, — ответил я и пропел виденную еще в Душанбе телерекламу: «Мастер Дент — сеть стоматологий. Номер наш един: двести семьдесят четыре, десять, ноль один».

20
Авг 09

Что-то хорошее..

  Arteck, город

Долгий день должен был завершиться чем-то хорошим! Просто у хороших людей должно случатся что-то хорошее. Мне кажется, что я в общем-то, не плохой человек. Я не курю, не пью, вру только для дела, и то только на работе. (Ну ладно, не всегда только там.) Но! Но я же уважаю людей, я, соблюдаю, как могу законы, я хорошо и по-доброму отношусь почти ко всем меня окружающим, поэтому, я думаю я хороший человек.

И хорошее случается. Оно не чудо, чудеса закончились еще в начале нашей эпохи, и закончились на нем с кого эта эпоха, собственно, и начиналась. Так вот в чудеса я не верю, а это было бы странно, все время летать однажды воспоря. Но, господа, дамы, граждане, леди и джентльмены! Я летаю! Не спал почти две ночи, но я летаю. Так просто. Это очень просто.

17
Авг 09

Woodstock

  Arteck, город

40 лет отделяют меня от музыки которую я слушаю.
С днем рождения Woodstock!

14
Авг 09

Она сказала «Пока»

  Arteck, город

Она сказала «Пока», он долго смотрел ей вслед
Для нее прошла ночь, для него три тысячи лет
За это время десяток империй расцвел и рухнул во мрак!

Борис Борисович

14
Авг 09

Грани

  Arteck, город

Говорят между черным и белым есть прекрасная гамма. Предполагаю что между Да и Нет она присутствует также. Согласие или отказ. Основа выбора — желание. Я выбираю, меня выбирают. Когда глаза видят в ответ огонь — это, братцы, гармония. А она штука аморфная и не постоянная. Гораздо обиднее, когда твой выбор уходит с другим. Здесь и задетое самолюбие и дальнейшие рассуждения на тему ошибочного выбора. Выбирать должны оба. Иначе, как говорил, Kide, мы просто одалживаем друг друга на время. В кафе, на вечеринке, в постели.

И жизнь вся напичкана вопросами выбора: мелкими и побольше. Сегодня я свой выбор сделал. Но это как банковский сейф, пока не повернешь оба ключа одновременно, то ничего не откроется. И мы стремясь добиться ответа реакции: плюс на минус, ноль на ноль, переворачиваем жизнь таким образом, прилагая столько усилий, а оказывается надо было сделать правильный выбор и тогда каждое прикосновение будет иметь реакцию.

12
Авг 09

Я вру!

  Arteck, город

На работе я вру. На работе мне приходится постоянно врать: покупателям, что продукцию все-таки отгружу. Это не сильно решает дело, максимум отсрочить на 2-3 дня. Но! Отсрочить же. А там, а там быть может еще что-то появится. Это не хорошо. Меня это мучает. Скоро что-то оторвут. Нельзя так долго держать кота за одно место...

12
Авг 09

Волшебное время

  Arteck, город

Случается и пребывает такое время, когда оно несется как реактивный самолет, а бывает что тянется как старый грузовик на шоссе в одну полосу. И вот вопрос, что течение времени регулируется у нас в голове. Как томительны ожидания момента встречи и время набирает ход как только она пришла, как только увидел ее.

Вчера она была волшебна. Время летело быстро. Что странно, летело и расстояние. А вечер…он закончился. Хочется еще…и еще.

11
Авг 09

Она

  Arteck, город

Она была нежной фиалкой в объятьях еле мерцающего вечернего света. За окном было лето. Разговор легкий, как близкие люди: о нас и о других. О жизни и выборе, о делах и занятиях. В общем они не стеснялись. И, знаете, такую искорку, которая появляется каждый раз в новых отношениях. Она соединяет глаза и уже разомкнуть губы не получается. Но она спешила домой, он поехал к себе. Так обычно случается, кто-то уезжает, а кто-то остается. Ночь впускала сквозь опущенное стекло ветерок шоссе, кресло еще хранило ее тепло. В голове была легкая грусть с надеждой на завтра. Завтра будет она и только ради этого он будет приближать вечер, заставляя планету обернутся на миг, но быстрее. Она была разная: утренний весенний цветок! За окном прекрасное утро! Солнце. А ему почему-то так хочется ночи!