В детстве я часто думал, что из телевизора за мной могут наблюдать. Вчера это произошло.

Сели передо мной два мужика, которые впоследствии оказались русскими. И женщина еще была, говорящая исключительно на английском. Интервью началось (длительность 1,5 часа).

Фаза 1. Прочитал четыре новости на русском языке.

Фаза 2. Спрашивали про карьеру, мою жизнь, учебу, знание компьютера и программ.

Фаза 3. Спрашивали вопросы из МО. Было четыре секции: «Об ООН», «Технология», «Социальные и экономические вопросы», «Безопасность», в каждой из которых, я был обязан ответить на один из 15-20 вопросов.

Ответы скажут в середине января. Закончили поздравлениями с рождеством и новым годом.

Я стоял посередине темной комнаты. Лишь пространство между дверью и полом пропускало свет. Не яркий, здесь вообще мало красок. Шаги… гулкие шаги. Почему колотится сердце? Оно всегда меня выдавало при волнении. И сейчас я не знаю почему волнуюсь. Предчувствие смерти. Хотя это не смерть, это другая. Шаги становятся стремительнее и уже чувствуется направление. Ко мне.

Открывается дверь. Стена разрезается на неравные треугольники. Свет заставляет щурить глаза. Никак не могу привыкнуть. Не сходятся силуеты, позиционируемые обоими глазами. Страх. А вдуг в это время меня может не стать уже. Да и вообше, где я, и я ли это уже?

Отворачиваюсь. В стену упираются 2 тени. Моя и чужая. Вошедший стоит и не говорит со мной. Я не хочу начинать разговор. Видимо боюсь. Но даже страх отступает перед стыдом, что я, который уже возможно и не существует в том понятии, что мы называем жизнью, не может посмотреть в лицо новому.

Поворачиваюсь….

Это девушка. Кто она я не знаю, но подозреваю, что она знакома. Собирательный образ.

Она не сказала, что знает меня. «Ты здесь не просто».

— Я где-то видел тебя?
— Я была за стеклом, в той машине.
— Почему тяжело выйти из тени в свет?
— …

Сейчас я улечу, и мы вряд ли встретимся… Дело в том, что на небе и на земле…
Когда я буду срываться, пробивая границы и стекла, пробегая по трапам и улыбающимся лицам стюардесс, по никелированным поручням эскалатора и афишам дорогих парфюмов и нижнего белья, я буду стоять рядом с вами.

Вы подарили мне все. Только рядом с вами я стал тем, кем мог бы и не стать. Я всю свою короткую жизнь мечтал быть человеком. Не великим диджеем, как вы могли бы подумать. Хотя об этом я очень часто говорил. Я очень часто «обманывал себя». Но мой обман безгрешен, он лишь мой обман. И пусть сейчас вы смотрите в облака, пытаясь найти точку, в которую я превратился, знайте, что без вас этой точки бы не было.

Пусть я и обманул самого себя. Пусть моя мечта сбылась. Теперь у меня есть все. Все, о чем мы все вместе мечтали. Но мечтали мы об этом вместе. У меня все это есть.

У меня нет вас.

Когда светит южное солнце, я ставлю его песню. Я смотрю на уплывающие облака, и его мелодия напоминает мне о тех местах, где я еще не был. Но он был там, это точно. Если бы не был – не смог бы написать такую композицию.

Я ставлю его песню и закрываю глаза. Чайки носятся недалеко от берега. Облака обнимают солнце. Оно прячется в своих лучах и купается в море.

Мир и спокойствие. Танцоры устали, но радость уходящего дня еще светится в их глазах. Они внимают дыханию южного солнца и несутся навстречу теплому вечеру.
Я открываю глаза. Солнце зашло. Но 6 минут 57 секунд оно жило во всех. В своем, южном, времени.

День начался с перетаскивания мебели — в кабинете постелили никому не нужный паркет (китайский ламинат, как сказали Шодик и Алиш). Мне каким-то образом досталось кресло шефа. Главное — не то, на чем сидишь, а то, чем думаешь.
Под вечер музыка не качалась, настроения не было.

Собирались в «радуге», хотя на самом деле это — «семицветик». Искандар порадовал.

Вечер заканчивался распитием кофе с молоком и поеданием торта. Старик под конец разошелся и стал тыкать всех зубочистками.

Ехали в машине Муса и орали. Зуботычили.

Поскользнувшись в душе и чуть не упав, я подумал, да зачем мне эти 70 тысяч в год, я ни за что не променяю их — Ленку, Муса и Сашку, маленькую Ксюшу, Старика, Далясика, Зуфу, Муфлона и Наталью, Исю и Парвину, Катю, Серегу, Галию, Дашу, Фалько, Лолу, Фрола, Андера, Кешу, Бадрика (Хачика), Алишера и Марину, Олегу, Олесю, Хафизу, Садию, Рухшону, Хурика (Пабло), Хусрава с Ниной и их дочуру, Артема, Марину и ее сына…

Главное — не то, чем думаешь, а то, как чувствуешь…

Снег в это время года для нее не редкость. И по заснеженным проспектам ей тоже не привыкать. Вот только живет она в другом городе. В том, где стоит их на двоих скамейка, где по субботам продают коктейли, где тепло и где пролетает лимузин главного человека ее страны мимо здания, в котором его ждут.

Еще она слышит слова, которые он ей говорил. Помнит свои письма про сквозняки и окна на седьмом этаже. Перечитывает его стихи. Разговаривает с ним по телефону, прикрывая рукой трубку и прячась в темноте от назойливых глаз.

А то бывает, пройдется с ним по этому городу. Поцелует в уголок губ. Обнимет, улыбнется. Вместе посмеются. Встретят друзей. Сходят куда-нибудь. А вечером он ее проводит до дома. Потом долго будет смотреть на ее окна.

Так было, есть и будет.

Изрядно подкрепившись и заправившись, вышли в ночь. Смеялись, покрикивали. Пошли в «портсаид». Шодику, обычно не на трезвую голову, нравится здесь. А сегодня ночью почему-то не понравилось.

Отправились в «диер». Обстановка, как на большой перемене в «славянском». Только лица еще темнее и пьянее. Шодик был снова заслан и снова вернулся ни с чем. Ему положительно не нравилось. Оставалось единственное решение.

Прошлись до «вастана». Зашли. Выпили. Запили. Еще. Шодику стало нравиться. Вот такой он КлабАналитик.

Сегодня выпал снег. Во второй раз уже. Я пил водку и делал сайт для gazeta.tj. Ниче не получилось, не смог отстоять свою позицию о концепции перед газетчиками. Махнул рукой «а ну нах…».

Пришли ребята. Водка кружила голову. В спертом воздухе офиса нависла непонятная канитель. Я и Банзай пошли прогуляться.

Вспоминали детство. Его и мое. Мы учились в одной школе. Только я его не помню. Он был старше. А я его не помню, но это ничего, потому как он не помнит меня тоже.

Я был школе последний раз 14 февраля, почти год назад. Он — летом 1999-го. Давно. Взяли на Дом Печати по бутылке (он — пива, я — шиповника, не рискнул мешать) и пошли.

По дороге вспоминали. Здесь жил мой одноклассник, здесь был такой магазин, а вот тута всегда была лужа и она есть.

В этом доме живет моя одноклассница. Вот в этом подъезде. Или в этом…может даже здесь. А черт с ней. Не помню…

Вон там был магазин «малыш», магазин «дильшод», киоск с мороженным… все было.

Больше нет.

!!! de mauvais mots sont bloqués par la rédaction !!!

Сегодня Зуфа не в духе. Ему все надоело. Он не может ни злиться, ни улыбаться. В разговоре постоянно ставил точки. Они как бы определяли, ограждали то, чего уже не вернешь.

А после пригласил пить водку. Сказал, что позовет всех. Как обычно.